Штык

Тумановский Ежи

— На крылечке меня бы ефрейтор Буль увидал. Вот я в подвале и спрятался.

— Ты что-то путаешь, рядовой. В подвал ты залез после того, как ушел в поселок, а потом бежал от собак.

— Я… не ходил в поселок, мой генерал, — робко сказал Хомяк. — Обошел вокруг дома, увидел окошко и залез в подвал. Там было очень страшно, там кто-то все время смотрел на меня в темноте, и я очень боялся вылезти обратно, чтобы он мне на спину не прыгнул. Так и сидел, пока вы не пришли.

— Погоди, погоди, — растерянно сказал Штык — Мы с Булем отправились тебя искать.

Зашли в большой кирпичный дом. Потом увидели тебя. Ты бежал по улице от собак мутантов вроде той, что Буль подстрелил… эээ… вчера. Мы отсекли твою погоню и перебили их. Потом долго тебя искали. И нашли здесь практически случайно! Как ты мог сидеть все время в подвале, если мы тебя видели в поселке?

— Вы меня пугаете, мой генерал, — дрожащим голосом сказал Хомяк. — Я даже к забору не подходил.

— А кого же мы тогда видели? — тупо спросил Штык, пытаясь осмыслить ситуацию заново.

— Да врет он, — враждебно сказал Буль. — Я его хорошо рассмотрел. Он это был. Головой ручаюсь.

— Зачем мне врать? — жалобно спросил Хомяк. — Я бы лучше пошел и от собак бегал, чем… чем… Мой генерал, в этом подвале таится что-то ужасное. Может быть, вернемся туда, где сегодня ночевали?

— Да ты с ума сошел! — Неожиданный поворот темы позволял отвлечься от странного рассказа Хомяка и переключиться на более понятные вещи. — Здесь у нас все готово к ночлегу. Нижняя дверь — заложена. Верхнюю можем забаррикадировать в любой момент. Дверь в другом конце коридора закрыта на замок. А там? К тому же идти по темноте… И все только потому, что тебе опять было страшно?

— Там кто-то прячется, — упрямо сказал Хомяк. — Он только и ждет, чтобы наступила ночь, и тогда…

— Чего же он тебя не сожрал? — насмешливо спросил Буль. — Ничто ему не мешало. Да и нас бы от обузы избавил. Так и скажи: автомат возвращать побоялся, а теперь боюсь признаться…

— Заткнулись оба! — рявкнул Штык. — Слушать меня сюда! Мы никуда не пойдем. И с прогулкой Хомяка разбираться будем завтра, пока вы тут меня совсем с ума не свели. Спать будем по очереди. И если хоть один из вас попробует хоть на секунду в свое дежурство глаза закрыть, я лично ему все зубы повышибаю! При любом подозрительном звуке — будить меня! Вопросы есть?!

К ночи ближе Булю внезапно стало плохо. Сперва он просто тихо сопел и печально смотрел в темнеющее окно, за которым костер-пожар уже практически полностью отгорел свое, потом на лбу его выступил пот, глаза подернулись поволокой, дыхание стало шумным и прерывистым.

Штык, запалив огарок свечи, в очередной раз постарался очистить ранку на шее «бойца» и залить ее перекисью водорода. С тревогой отметив, что кожа вокруг рваной ямки сильно потемнела, а гноя стало значительно больше, Штык еще раз перетряхнул мешок с лекарствами, но ничего серьезнее пузырька с валидолом так и не нашел. К тому же закончился пластырь, и шею «ефрейтору» пришлось бинтовать.

Заметив, как «ефрейтор» пытается одной ногой почесать другую, Штык вспомнил про темные полосы на ногах Буля. В неровном свечном освещении полосы казались

живыми змеями, стягивающими щиколотки и колени «ефрейтора» тугими кольцами. Штык провел по темному участку пальцем — кожа как кожа, никаких изменений. Сделать он все равно ничего не мог и поэтому просто опустил штанину обратно.

Огарок свечи был толстым, фитиль горел хорошо, но все равно темнота, овладев улицей, пробралась в комнату и окружила людей плотной, непроницаемой для взгляда стеной. После того, как отгорел свое гигантский костер, с улицы не доносилось больше ни звука. И эта тишина была словно заодно с темнотой — давила и пугала больше, чем самое яростное рычание мутировавшей собаки. Одинокий огонек свечи отважно боролся с мраком, и хоть силы были неравны, бился, отстаивая крохотный кусочек освещенного пространства, до последнего.

Буль спал, но во сне его, видимо, мучили кошмары. Он прерывисто дышал, слегка постанывал и периодически дергался всем телом, как от болезненного удара. Штык сидел рядом и старался не думать о бегущем человеке, так похожем на Хомяка. Сам Хомяк сидел напротив и, казалось, старался не думать про «свой» подвал.

Где-то в ночи страшно и дико завыла собака. Штыку представилось, что это воет та самая тварь, которая сегодня Дважды могла напасть на него, но не напала, а стояла и смотрела. Совершенно не по-собачьи. И от этой мысли ему стало не по себе.

— А! — вскрикнул во сне Буль и открыл глаза.

— Ну как ты? — спросил Штык, кладя руку на лоб «ефрейтору». Лоб был влажный и горячий.

— Я-то что, — прерывисто забормотал Буль. — Если бы дело только во мне. Но нет. Все не так. Нам всем теперь каюк.

— Буль, я тебе сейчас аспирину дам — полегче будет.

— Мой генерал, неужели вы не понимаете? — Буль начал говорить шепотом, но постепенно голос его становился громче, и стало понятно, что «ефрейтор» находится в сильнейшем возбуждении. — Хомяк был там! Он знает! Там, внизу, под нами… Оно!

Черные тени в углах комнаты, куда не мог пробиться свет одинокой свечи, медленно шевелились, обрастая щупальцами и шерстью. Теперь Штык отчетливо понимал, что снова обрел способность бояться, как раньше. Только никакой радости от столь несвоевременного «излечения» почему-то не было.

— Ляг, я уже достаю аспирин…

— Не чувствуете? — спросил, вытаращив глаза, Буль, опускаясь на лежанку. — Оно уже здесь! Я его чувствую…

Спина Штыка покрылась липким потом. С другой стороны на него смотрел белый от ужаса Хомяк.

— Ефрейтор Буль. Прекратить истерику. Все хорошо.

Но Буль не унимался:

— Смотрите, смотрите! — Он судорожно схватил командира за рукав и уставился на свечу, показывая на нее толстым пальцем: — Это знак! Видите? Вы видите?

— Что? — Штык пытался говорить успокаивающе, но поневоле начинал приглядываться к стулу, на котором стояла свеча.

— Ну вот, я же говорил, — сказал Буль. Его голос внезапно стал абсолютно безразличным. «Ефрейтор» откинулся на лежанку. — Вот и знак. Смерть. Стоит, смотрит… Видите?