Шулер
Шрифт:
– Слова истинного верующего, - бурчит Териан.
Ревик поворачивается, вскидывая бровь.
– А эти тактики в духе школьного двора должны побудить меня отказаться от Кодекса?
– он переводит взгляд на Галейта.
– Потому что я нахожу их немного утомительными... сэр.
– Мы не хотели оскорбить тебя, Ревик. Отнюдь не хотели, - Галейт награждает Териана лёгкой улыбкой.
– Но я задаюсь вопросом, когда в последний раз ты действительно задумывался о словах, которые только что процитировал?
Ревик хмурится, переводя взгляд между ними.
–
– Это не первая их война, в которой я сражался. Я хорошо понимаю аргументы в пользу вмешательства, но от этого оно не выглядит более правильным.
Я вижу, что его гордость задета, особенно молчанием, которое вызвали его слова.
– Я ограничивал их злоупотребления, где мог...
– говорит он.
– Ты ничего не сделал, - спокойно говорит Галейт.
Ревик напрягается.
– Я не согласен.
– Ты был нацистом, «Рольф», - смеётся Териан.
– Они сгоняли твоих людей в газовые камеры, а ты в лучшем случае неодобрительно смотрел со стороны... а в худшем случае расчищал им дорогу своими бронетанковыми войсками!
– Не нужно оскорбляться, Ревик, - говорит Галейт, поднимая руку, чтобы заставить Териана замолчать.
– Проблема не в тебе. Семёрка определённо имеет благие намерения, но они судят мою расу так, словно она - их раса. Но люди - не видящие, Ревик. Люди - обычное сборище человечества - не нуждаются в большей свободе. Они её даже не хотят. А больше всего они хотят, чтобы в мире был смысл. Они хотят быть частью чего-то большего, чем они сами.
Безликий мужчина слабо улыбается, глядя на грязную тренировочную площадку.
– Они хотят, чтобы кто-то им это обеспечил, Рольф, - говорит он уже тише.
– Они не хотят комитет из своих старших коллег. Они не хотят, чтобы правда смещалась вместе с песками мнений, или времени, или прогресса, или точки зрения. Они хотят абсолютную реальность. Ту, что из года в год будет иметь смысл, что бы ни происходило за их пределами. Будут они это контролировать или нет, для них не имеет значения. Они желают иллюзии контроля - безо всякой ответственности.
Я смотрю на лицо Ревика, наблюдаю, как он думает об этом.
Я могу сказать, что он не совсем не согласен.
Черт, да я сама не уверена, что не согласна.
Галейт тоже наблюдает за Ревиком. После небольшой паузы он слабо улыбается.
– Рольф, мой дорогой, дорогой друг. Люди попросту созданы, чтобы над ними доминировали. Если не видящие, то более могущественные люди. По правде говоря, они даже предпочитают такое положение вещей, - он широким жестом обводит белёные здания, ряды мужчин в униформе.
– Эта война - наглядный пример, - добавляет он.
– Разве толпы следуют за честным лидером? За тем, кто даёт им больше свободы? Больше ответственности за собственные жизни?
– он улыбается, качая головой.
– Нет. За тем, кто даёт им смысл, Рольф. За тем, кто даёт им врага. Прекрасную
Ревик стоит с пустым лицом.
Затем он смеётся.
– Ты сам такой человек!
– говорит он.
– Да, - Галейт улыбается.
– Я такой. Но я также тот, кто видит правду. Более того, я её принимаю. Ты осудишь меня за это? Назовёшь предателем расы за то, что я выбрал реальность?
Ревик медлит, глядя на него.
– Нет, - говорит он.
Ревику больно. Я чувствую это в нем. Я чувствую сквозящую в нем боль, хоть это и не имеет смысла - тот факт, что я это чувствую. Пройдут десятилетия до того, как я вообще появлюсь на свет. Я осознаю, что боль связана с Элизой, и что-то сокрушает маленькие косточки в моей груди, отчего становится сложно дышать, сложно оставаться на прежнем месте. Безумие этого чувства не ускользает от меня.
Я ревную.
Я безумно ревную, и это чувство вызвано двумя мёртвыми людьми.
Я прослеживаю взглядом грязевые колеи внизу. Люди в серо-зелёной униформе катят резервуар газа на повозке, в которую деревянным хомутом запряжён мул. Солдаты покрикивают на мула, дёргают за уздечку, пока мул, повозка и резервуар не оказываются посередине грязевых колей на круговой подъездной дорожке. Туда сгружены ещё два резервуара, которые подвезли другой мул и лошадь. Животные резко останавливаются там, где мужчины образуют строй в центре подъездной дорожки.
Вокруг них я насчитываю больше сотни людей.
– Зачем мы здесь?
– снова говорит Ревик, но в этот раз я слышу в его голосе нервозность.
– Я хочу излечить тебя, Рольф. От послушания. От пребывания рабом.
Я чувствую, как мой живот делает кульбит. Я внезапно осознаю, что вот-вот увижу.
Я не хочу это видеть. Я поворачиваюсь к Мэйгару.
«Пойдём. Ты был прав. Это тупик».
Но Мэйгар сосредоточен на Галейте.
Он не видит того, что вижу я, или видит, но ему все равно.
Боль разделения усиливается, смешивается с таким сильным горем, что сквозь него невозможно думать. Резонанс слишком сильный; я не могу изменить свою вибрацию настолько, чтобы вытащить себя отсюда. Я заперта здесь, привязана стальными тросами к этому прошлому Ревику и его скорби по мёртвой жене.
«Это он?– говорит Мэйгар о Галейте.
– Он же человек, Мост!»
Серебристый канал открывается над ними тремя, вливаясь в силуэт безликого мужчины. Свет течёт вниз, словно жидкий металл, происходящий от высокого, серебристо-белого облака. Это Шулеры, осознаю я, хотя структура здесь меньше, чем в мире, где я живу.