Шумер. Вавилон. Ассирия: 5000 лет истории
Шрифт:
«Страна, откуда нет возврата» была обширным пространством где-то под землей, с огромным дворцом, где царствовали Эрешкигаль, шумерская Персефона, и ее муж Нергал, бог войны и чумы, окруженные рядом ужасных демонов и стражей. Чтобы достичь этого дворца, души умерших должны были пересечь реку с помощью лодки и снять свои одежды. Впоследствии люди вели тоскливую и жалкую жизнь в месте,
Где пыль их пища, глина их питание;Где они не видят света и живут в темноте,Где они одеты как птицы в одежды из перьев,Где над дверью и засовом лежит пыль.Однако мы знаем из других источников, что солнце освещало Подземный мир на своем пути вокруг земли и что бог Солнца У ту вершил суд над мертвыми; так что не со всеми из них поступали с одинаковой строгостью. Видимо, шумерская идея об аде была так же неопределенна, как и наша.
Илл. 83.
Форт Шаласара, Ассирия
Однако смерть была не единственной заботой месопотамцев. Они имели, как и мы, свою долю болезней, бедности, разочарования и печали, и, подобно нам, они удивлялись: как могло все это случиться, если боги управляют миром? Как могло Зло преобладать над Добром?..
Долина Тигра и Евфрата всегда была местом бурных и неожиданных изменений. Те же самые реки, которые приносили жизнь, могли также принести и беду. Зимы могли быть слишком холодными или без дождей, летние ветры слишком сухими для финиковых пальм. Грозовой ливень мог в один момент превратить сухую и пыльную равнину в море грязи, и в один «прекрасный» день песчаная буря могла внезапно закрыть небо и произвести всеобщее опустошение. Сталкиваясь с этими проявлениями сверхъестественных сил, древний месопотамец чувствовал себя жалким и беспомощным. Он был охвачен беспокойством и страхом. Ему казалось, что ни в чем вокруг нет стабильности. Нет уверенности в завтрашнем дне. Его собственная жизнь, жизнь его семьи, урожай с его полей и садов, поголовье скота, сезонные циклы природы и, фактически, само существование вселенной, – все находились в постоянной опасности. И единственным спасением для человека было обращение к помощи богов. Поэтому каждую весну во многих городах Месопотамии (и особенно в Вавилоне) производилась торжественная и пышная церемония акиту, или новогодний праздник, сочетавший в себе священный брак богов, великую драму Сотворения мира и ежегодное утверждение царской власти. Праздник достигал своей кульминации в момент сбора всех богов, которые торжественно «объявляли всем людям их судьбы». Только после этого царь мог опять сесть на свой трон, пастух вернуться к своему стаду, а земледелец – к своему полю. Только тогда месопотамец получал небесное подтверждение свыше: мир будет существовать еще один год.
Мир в течение года описывает круг и «возвращается на свое место», то есть восстанавливается в прежнем целостном облике. «Возвращение на свое место» означает в шумеро-вавилонской культуре комплексное обновление мира.
Итак, по представлениям шумеров, каждый человек появляется на свет для работы на богов. На протяжении всей жизни он должен отдавать им часть своего урожая и скота, воевать за их храмы, услаждать их слух хвалебными песнопениями и тем самым оправдывать свое высшее предназначение в обитаемом мире. При рождении ребенку давали в руки предмет, магически закреплявший его половую идентификацию: мальчик получал в руки палку, девочка – веретено. После этого младенец обретал имя и «судьбу людей» (нам-лу– улу). В состав имени человека обязательно должно было входить имя божества, охранявшего здоровье и жизнь людей. Чаще всего это было имя или городского бога, или божества-покровителя семьи. В понятие «судьба людей» входит весь процесс жизни – от младенчества до старости. Каждый возраст отличается особым мироощущением и занимает определенное место в обществе. Ребенок должен беспрекословно подчиняться воле родителей и выполнять их приказы так же усердно, как взрослые выполняют повеления богов.
Илл. 84. Поклонение Мардуку и Иштар.
Оттиск с ассирийской печати
Юноша должен пройти обряд инициации, после которого он покидает родительскую семью и становится воином. Молодые люди, не имевшие своей семьи, служили основной воинской силой в походах шумерских царей, они же входили в состав городского ополчения и имели голос в народном собрании. Вернувшись из похода с богатой добычей, человек обзаводился семьей, строил дом и получал статус взрослого (лг/ – «человек»). Он овладевает ремеслом, занимает определенное положение в обществе, характер его делается все более спокойным, а разум вбирает мудрость предков. И в четвертом возрасте – старческом (аб-ба — «старик») – человек является носителей традиции, ее преданий, ее норм и идеалов. Он уважаем в народном собрании, у него множество детей и внуков, большое хозяйство, и он вполне может рассчитывать на обильные жертвы после смерти. Такова судьба большинства жителей Шумера, усердно выполнявших свой долг перед жизнью и не
Но наступало время умирать. Люди в условиях жаркого климата Месопотамии жили мало (в среднем 40–50 лет), а медицинские знания шумеров были не так высоки, как у древних египтян. Лечили сложным набором трав, а чаще всего – магическими заклинаниями и заговорами. Смерть человека становилась событием для всей общины. Покойнику воздавались почести и приносились жертвы, а его родные должны были в знак великой скорби рвать на себе волосы, раздирать ногтями тело и рыдать в голос.
Перед погребением покойнику клали немного серебра, которое он должен был отдать в качестве платы за перевоз через «Реку смерти» «человеку с того берега» – шумерскому Харону. Захоронение происходило или во внутреннем («культовом») дворике дома, или на кладбище, находившемся на краю города. Благополучно переправившись «на тот берег», человек через семь ворот попадал в обитель Подземного мира – большую темную пещеру, где не было ни пищи, ни питья, а только глина и мутная вода. Дальше начинались его загробные мучения. Если покойник имел благочестивых детей, то он мог рассчитывать на постоянные приношения и жертвы. Если же он был бездетен или забыт своими потомками, ему доставалась незавидная участь: не дождавшись от родных внимания, он выходил из-под земли и бродил по свету в образе голодного и злобного духа, приносившего большой вред всем встреченным им людям.
Страх смерти, боязнь неизбежного перехода в «страну, откуда нет возврата», где, как рассказал Гильгамешу дух Энкиду, тень умершего, о которой некому позаботиться, «из горшков объедки, хлебные крошки, что на улице брошены, ест», – все это рождало не только смирение и покорность, но и протест, тоску
об иной, лучшей и более достойной человека участи. Шумеры понимали, отмечает М. Белицкий, что вечная жизнь, являющаяся уделом одних только богов, недостижима для простых смертных, и все же мечтали о бессмертии. Эта мечта, кощунственная и святотатственная, тем не менее четко и смело сформулированная, увековечена в ряде произведений шумерской литературы. Одно из них – миф о потопе, повествующий, в частности, о Зиусудре, которому боги даровали бессмертие. О вечной жизни мечтал любимый герой шумерских поэтов – избранник богов Гильгамеш. Хотя обнаруженные до настоящего времени шумерские литературные произведения, героем которых является этот легендарный правитель Урука, не содержат всех тем и сюжетных линий вавилонского «Эпоса о Гильгамеше», ученые убеждены, что основные мотивы этого эпоса, записанного на аккадском языке уже после падения Шумера, восходят к древнейшим мифам. Большая часть сказаний о Гильгамеше зародилась в Шумере. Поэтому мы, несмотря на отсутствие идентичного шумерского текста, приведем те фрагменты из аккадского эпоса, в которых нашла выражение тоска Гильгамеша о бессмертии.
Илл. 85. Божество в образе человеко-быка с пальмой.
Фрагмент рельефа из Суз. XIII в. до н. э.
Когда умер верный друг и слуга Гильгамеша храбрый Энкиду, правителем Урука овладела глубокая скорбь:
Младший брат мой, гонитель онагров горных,пантер пустыни.С кем мы всех побеждали, поднимались в горы!Что за сон теперь овладел тобою…Стал ты темен и меня не слышишь!Печаль и тоска не дают Гильгамешу покоя, и он решает отправиться в далекое путешествие через неприступные горы и «воды смерти», чтобы дойти до того места, где находится Утнапиштим (шумеро-аккадский Зиусудра). Этот правитель Шуруппака, которого боги одарили бессмертием, может помочь Гильгамешу, он может открыть ему тайну вечной жизни. Бесстрашный герой преодолевает горы и широкие долины, сражается с дикими зверями, страдает от голода и жажды. И вот, вконец измученный, он достигает «первозданного моря», переплывает «воды смерти» и предстает перед Утнапиштимом. Своим видом он совсем не похож на героя: исхудавший, изнуренный, одетый в звериные шкуры, грязный, с падающими на плечи спутанными волосами и растрепанной бородой, он напоминает жалкого нищего.
Все то время, пока он шел к Утнапиштиму, Гильгамеш размышлял о бессмертии. Пересекая равнину, он восклицал: «И сам я не так ли умру, как Энкиду?» Несмотря ни на что, надежда поддерживает его, он не может смириться:
Как же смолчу я, как успокоюсь?Друг мой любимый стал землею!Энкиду, друг мой любимый, стал землею!Так же как он, и я не лягу ль,Чтоб не встать во веки веков?И вот Гильгамеш предстал перед Утнапиштимом. Утнапиштим рассказал ему о потопе и о том, как боги даровали ему и его жене бессмертие. Но чтобы сделать то же самое для Гильгамеша, нужно получить согласие всех до одного богов шумерского «Олимпа», что вряд ли возможно: