Шумеры. Забытый мир
Шрифт:
Запомним имя этого итальянца – Пьетро делла Валле. Ведь это он первый из европейцев воткнул лопату в песок, скрывавший руины самого древнего шумерского города – Ура (Мукайяра). Это он, купец, бродяга и авантюрист, впервые доставил ученым клинообразные письмена, тем самым положив начало двухсотлетней истории их прочтения.
ЗАТРУДНЕНИЯ СО СТРАННЫМИ ЗНАКАМИ
Вторым путешественником, который, подобно делла Валле, сам того не сознавая, наткнулся на следы шумеров, был упомянутый уже датчанин Карстен Нибур. Организовав и возглавив по приказу датского короля так называемую «Арабскую экспедицию», Нибур 7 января 1761 г. выехал из Копенгагена. Среди задач, которые ставила перед собой экспедиция, следует назвать две: сбор памятников древности и поиски Вавилона. Кроме того, Нибур мечтал собрать и изучить как можно больше клинописных текстов, загадка которых волновала лингвистов и историков того времени. Судьба датской экспедиции оказалась трагической: все ее участники погибли. Остался в живых лишь Нибур. Преодолевая болезни, не страшась трудностей, он продолжил полное
Мы уделяем этому вопросу столько внимания лишь потому, что он и оказался ключом к решению загадки существования Шумера. На пороге XIX столетия научный мир уже располагал достаточным количеством клинописных текстов, чтобы перейти от первых, робких попыток к окончательной расшифровке таинственной письменности. Ряд ценных наблюдений высказал Фридрих Христиан Мюнтер, датский ученый. В докладе, прочитанном в Датском Королевском научном обществе в 1798 г., он предположил, что I класс (по Нибуру) представляет собой алфавитные письмена, II класс – слоги и III класс- идеографические [2] знаки. Он высказал гипотезу, что все три разноязычные, увековеченные тремя системами письма надписи из Персеполя содержат одинаковые тексты. Эти наблюдения и гипотезы были верны, однако для прочтения и расшифровки указанных надписей этого оказалось недостаточно – прочесть персепольские надписи не удалось ни Мюнтеру, ни работавшему в те же годы Олафу Герхарду Тихсену. Лишь Гротефенд, преподаватель греческого и латинского языков лицея в Гёттингене, добился того, что оказалось не под силу его предшественникам. История эта имеет довольно пикантное начало. Рассказывают, будто Гротефенд, страстный любитель шарад и ребусов, в трактире побился об заклад, что решит «головоломку из Персеполя», чем якобы вызвал хохот и насмешки. Кто мог предположить, что сложнейшая проблема, над которой тщетно бились известные ученые Европы, будет решена скромным учителем? Приступая к работе, Гротефенд пользовался не столько своим опытом завзятого ребусника, хотя этот опыт, несомненно, помог ему, сколько достижениями своих предшественников. Он располагал отличными копиями Нибура, знал описанную Сильвестром де Саси формулу древнейших персидских правителей «царь царей», имел возможность пользоваться словарем Дюперона, содержавшим много древнеперсидских выражений; гипотезы Мюнтера – Тихсена также были ему известны. Все это, разумеется, никак не уменьшает заслуг Гротефенда, который нашел решение столь же гениальное, сколь и простое.
[2] Идеография – способ обозначать одним знаком целое понятие. Таково, например, китайское письмо, египетские иероглифы, математические цифры и т. д. – Прим. перев.
Коротко ход его рассуждений можно представить так: колонка, написанная знаками I класса, представляет собой алфавит, насчитывающий около 40 букв. Три из них повторяются особенно часто – это гласные, в том числе буква а (согласно предположениям Мюнтера и Тихсена). Из сосредоточения этих гласных Гротефенд сделал вывод, что перед ним надписи на языке «Зенд». Внимание его привлекла также группа, состоящая из семи клинописных знаков. И Гротефенд принимает за исходное, что они означают слово «царь», а не «царь царей», как думали его предшественники. Но в таком случае группа знаков, предшествующая слову «царь», должна соответствовать имени властелина. В конце концов Гротефенд составил такую схему надписи:
Y, царь великий (?), царь царей,
Х-а, царя, сын, Ахеменид.
Разумеется, прежде чем дойти до этой «слепой» формулы, Гротефенду пришлось тщательно и детально проанализировать каждый знак; он строил предположения, касающиеся грамматических форм неведомого языка, напряженно думал, анализировал, еще раз думал и еще раз анализировал. И что же? Предположения Гротефенда оказались верными. Внимательно изучив и проанализировав исторические данные и подставив вместо символов своей схемы имена владык, он получил следующий перевод надписи:
Ксеркс, царь великий, царь царей,
Дария, царя, сын, Ахеменид.
Трудно представить себе, какого колоссального труда стоил Гротефенду верный перевод этого выражения и какого объема исследований он потребовал. Ведь древнеперсид-ские имена были переданы у греческих авторов не всегда фонетически точно и единообразно. Так, имя Гистасп было известно в нескольких вариантах: Гошасп, Кистасп, Густасп, Вистасп. Гротефенд безошибочно расшифровал восемь знаков древнеперсидского алфавита, а лет через 30 француз Эжен Бюрнуф и норвежец Кристиан Лассен нашли правильные эквиваленты почти для всех клинописных знаков, и, таким образом, работа по дешифровке надписей I класса из Персеполя была в основном закончена. Однако ученым не давала покоя тайна письмен II и III классов, да и древнеперсидские тексты еще плохо читались. В то же самое время, когда Бюрнуф и Лассен публикуют
Однако Раулинсон не считает свой труд законченным: две оставшиеся нерасшифрованными части Бехистунской надписи не дают ему покоя. Дело в том, что надпись на Бехистунской скале, так же как надпись в Персеполе, высечена на трех языках. В 1844-1847 гг. Раулинсон, повиснув на канате над глубокой пропастью, срисовывает остальную часть надписи. Теперь в руках ученых оказалось два пространных текста, изобилующих собственными именами, причем содержание их было известно по древнеперсидскому варианту. К 1855 г. Эдвину Норрису удалось дешифровать и второй тип клинописи, состоявший примерно из сотни слоговых знаков. Эта часть надписи была на эламском языке.
ЗАГАДКА ПРОИСХОЖДЕНИЯ ШУМЕРОВ
Трудности по дешифровке двух первых типов клинописи оказались все же сущим пустяком по сравнению с теми осложнениями, которые возникли при чтении третьей части надписи, заполненной, как выяснилось, вавилонским идеографически-слоговым письмом. Один знак здесь обозначал и слог, и целое слово. Больше того, одним и тем же знаком могли передаваться различные слоги и даже различные слова. В качестве примера приведем простейший случай: слог, содержащий звук «р», мог быть передан шестью различными знаками, в зависимости от того, с какой гласной он соседствовал (ра, ар, ри, up, ру, ур). Согласные выступали только в составе слога, тогда как гласные иногда фигурировали как отдельные знаки. Эту «двойственность» прочтения можно проиллюстрировать на таком примере: группа клинописных знаков, обозначающая имя царя – Набукудурриуцур (Навуходоносор), – прочитанная в соответствии со звучанием отдельных знаков, должна была бы читаться так: ан-па-ша-ду-шеш. Поэтому неудивительно, что никто не хотел верить, что когда-то кто-то мог изобрести столь запутанный способ письма. А смельчакам, допускавшим существование подобной системы письменности, расшифровка этих знаков, передающих всю многозначность мертвого, давно забытого языка, казалась невозможной.
Между тем к середине XIX в. языкознание сделало большие успехи и лингвисты, исследующие структуру древних языков, уже имели за плечами немалый опыт. Дискуссии велись не только вокруг попыток расшифровать клинописные знаки III класса, но и вокруг их происхождения и характера языка, на котором был составлен этот текст. Исследователи задумались над тем, сколь древна клинопись и каким изменениям она подверглась за многовековой период своего существования. Совместными усилиями целого ряда ученых, среди которых прежде всего следует назвать имена Эдварда Хинкса, Уильяма Тальбота и Жюля Опперта, были преодолены огромные трудности в изучении вавилонского языка. Неоценимую помощь в этой работе оказали археологи, доставлявшие многочисленные таблички с надписями. Читать их могли уже и Раулинсон, и Хинкс, и Опперт, и Тальбот. В середине XIX в. человеческий гений одержал еще одну победу: родилась новая наука – ассириология, занимающаяся изучением всего комплекса проблем, связанных с древней Месопотамией.
Как мы уже говорили, удивительная многозначность клинописи побудила ученых заняться вопросом о ее происхождении. Само собой напрашивалось предположение, что письмо, которым пользовались семитские народы (вавилоняне и ассирийцы), было позаимствовано ими у какого-то другого народа несемитского происхождения. К этому выводу пришел Хинкс в своем труде «О надписях из Хорсабада»
(Хинкс, как и многие другие исследователи, считал руины Хорсабада остатками древней Ниневии). И хотя язык этих надписей, по его мнению, следует считать семитским, сама форма их имеет совершенно иной характер и является индоевропейской по происхождению. Несемитским считает происхождение этой письменности и Раулинсон. В работе, опубликованной в том же, 1850 г., он выводит клинопись из Египта. Несмотря на то что Хинкс и Раулинсон сделали чересчур поспешные выводы, в скором времени опровергнутые наукой (например, вывод о «скифском» происхождении вавилонян), следует признать, что основная их мысль была правильной.
«ОТКРЫТИЕ» ШУМЕРА
И вот 17 января 1869 г. видный французский лингвист Жюль Опперт на заседании Французского общества нумизматики и археологии заявил, что языком, увековеченным на многих табличках, найденных в Месопотамии, является… шумерский! А это значит, что должен был существовать и шумерский народ! Таким образом, не историки и археологи первыми четко сформулировали доказательство существования Шумера. Это «вычислили» и доказали лингвисты.
Слова Опперта были восприняты сдержанно и недоверчиво. Были возражения. Вместе с тем кое-кто в научных кругах высказался в поддержку его гипотезы, которую сам ученый считал аксиомой. Гипотеза Опперта побудила археологов начать поиски материальных доказательств существования Шумера в Месопотамии. Многое в этом плане мог дать тщательный анализ древнейших надписей. В дискуссии о том, прав или не прав Опперт, наиболее яростным его оппонентом выступил Жозеф Галеви, который в течение ряда лет оспаривал существование Шумера и утверждал, что язык, названный Оппертом шумерским, – фантасмагория. «Теория» Галеви, горячо защищаемая им еще в 1905 г., заключалась в том, что вавилонские жрецы, дескать, ввели идеографическую систему письма, чтобы сделать непонятными для непосвященных свои записи и переписку. Немало ученых считало шумерские тексты древневавилонскими.