Шумному Богу молиться
Шрифт:
Реликвия в виде керосиновой лампы непроизвольно начала осуществлять трансфер сознания Мирона в царство морфея, в сон…
Последствия отравления и пребывания в коме до сих пор сказывалось на его эмоциональном и физическом состоянии. Мирон положил руку на игровую доску, а сверху склонил голову. Пламя в лампе не дрогнуло, оно не вмешивалось, держало нейтралитет: «Обогреть, либо сжечь!»
Как сказал великий писатель Виктор Гюго, «не всякий огонь есть свет. Ибо свет – истина, а огонь может быть вероломным. Вы
***
Волжский, или Волго-Балтийский торговый путь, – самый ранний из трех великих речных путей Древней Руси, соединявших Скандинавию с Халифатом. В свое время он главенствовал в раннем Средневековье, но теперь потерял былое могущество, утратив экономическую и логистическую значимость торговых путей. Земли и воды когда-то были переполнены торговыми судами. Теперь их заметно поубавилось. Но всё же водная артерия была самым востребованными на тот момент международным транспортным сообщением.
В территориальной близости от современного Нижнего Новгорода, примерно за несколько десятков морских миль, бросило якорь небольшое парусное судно, пришвартовавшись к одинокому причалу.
С корабля сошел мужчина. Размашисто и широко шагая, он двигался к берегу, где его уже ждали.
– Добро пожаловать на нашу землю, – сказал мужчина с принимающей стороны.
– Смеешь издеваться, паскудник?! – грозно и с очень плохим произношением местного диалекта возмутился «мужчина с корабля».
У него было четкое правило: в месте, где он забирает «души», он не оставляет «свою». Не делает шаг, не оставляет след.
Он стоял у края, надменно и высоко, считая себя истинным хозяином. Мужчина, стоявший перед ним напротив, был ничтожно принижен.
– Сколько было велено?! – прогремел вопрос на всю округу.
– Десять, – смиренно ответил «местный».
– Немедля веди, – распорядился «хозяин».
Мужчина отошел на пару шагов, присвистнул, и из стоящей крытой повозки начали выходить люди: несколько мужчин, в основном – женщины, и даже пара детей.
– Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять…, – пересчитывал, всматривался, указывая пальцем на каждого, – а где десятый? – возмутился иноземец.
– Убил, – равнодушно, но со страхом перед лицом хозяина ответил мужчина с берега.
– Как посмел? Ты что о себе возомнил?! – сокрушался в гневе чужак. – Я тебя сейчас сам прикончу!
– Да погорячился я, – начал оправдываться мужчина. – Он бежать вздумал. Вырвался, столкнул лампу, пролил всё масло для освещения, выродок. Вот я и взбеленился. Отходил его черенком, да так, что насмерть забил. Эдак, я же взамен тебе мешок чистейшей муки принес, высший сорт, почитай. Чай, дороже будет, чем душонка этого безбожника проклятого!
– Не тебе решать, сучий сын! Не хочу слышать твое блеянье. Веди всех в трюмы.
– Виноват. Будет исполнено, –
Капитан судна спустился в трюм.
– Во черти! Опять в «Мргана» играют. Хорош! Снимайте всё с бочек, да тащите на сушу. Строго девять штук! – скомандовал строгий хозяин.
– Мргана? – полюбопытствовал «мужчина с берега», которого звали Фрол. Но чужеземец, что приплывал за «товаром» раз в год, не любил имен, прозвищ и любых родовых предназначений.
– Да, весь путь развлекают себя этой игрой. Будь она не ладна, проклинаю ее! – зло кричал капитан на свою команду, что выносила с трюма бочки. – Я уже и доску в море выкинул, так они накарябали новую на крышке одной из бочек. Вон, видишь? Забирай и ее тоже. Не жалко, только чтоб подальше отсюда. Пущай немного подвигаются бездельники.
Фрол с любопытством потер пальцами по краям небрежно вытесанных линий. Он вел по ним, ощущая повороты и углубления. Рисунок походил на паутину, что затягивала в свои сети новую, ничего не подразумевающую жертву.
Единственным сошедшим обратно с неизвестного корабля был Фрол. На берегу он в одиночку поспешно уложил тяжелые бочки в телегу.
Не так давно он взял за правило никогда не оборачиваться вслед уплывающему кораблю, мечтая больше его никогда в жизни не увидеть. Данные когда-то клятвенные обещания он больше не мог исполнять без терзаний души. Свое постоянное теперь состояние он называл «мука мученическая».
Больше полжизни он посвятил мельничному делу. Осваивал ремесло, новые степени помола, сорта пшеницы и даже усовершенствовал технологии переработки. До глубины сознания он был предан только мысли о том, что он приобщен к очищению зерна от шелухи в чистую природу «матушки муки». Лишь она тот материал, исконно-чистый и непорочный. Сам создатель руководит его рукой во время помола, а силы природы наполняют и придают движение механизму мельницы, превращая ее в рукотворное оружие Бога. Которому под силу очищать, измельчать, просеивать и вновь создавать.
Очень хороша
Мельница Бога,
Мелет не спеша.
Медленно и уверенно
Ходит колесо,
Будет перемелено
Абсолютно всё.
Медлят жернова Господни,
Да мелка идет мука;
Велико Его терпенье,
Но тверда Его рука.
Понабилась целая жизнь, чтобы осознать, что «мукА» и «мУка» – одно и то же слово, и, по факту, оно соединилось в одно и то же состояние.
Как и греховные муки терзания, мука проходит этапы очистки, полной переработки. Она лишается своего тела и лица, своей плоти, превращаясь в новое, слепленное и воссозданное кем-то совершенно заново.