Шустрое ребро Адама
Шрифт:
— Серафиму?! — изумился Михаил Федорович. — Когда же вы успели? Я с ней всего несколько часов назад виделся.
— А для этого много времени не нужно, — усмехнулся Пахан. — Она уже сидит в тепле и с муженьком воркует. Думаю, она его уговорит. А нет, так мы его и сами попросим, не гордые.
— Так с Софочкой ты уладишь? — пролепетал Михаил Федорович.
— М-да… — протянул Пахан. — Только в связи с этим нужно пересмотреть наше соглашение. Теперь я меньше чем за сорок процентов работать не собираюсь.
— Сорок?! —
— Ну, не хочешь, как хочешь, — с притворным равнодушием проговорил Пахан. — Только не обессудь, тогда уж мы с ребятами работать для тебя не будем. Сам утрясай свои проблемы. В конце концов Софочка эта про меня знать не знает. Так что в тюряге ты окажешься, не я.
— Ежели я туда попаду, так и тебе не миновать, — сказал Михаил Федорович.
— Вот это не советую, — с угрозой сказал Пахан. — Стукачей учить нужно, а знаешь, как их на зоне учат? Перо в бок, и все дела. Можешь не сомневаться, у меня в любом лагере рука есть. Тебя везде найдут. Ну, пока.
— Подожди, — остановил его Михаил Федорович. — Но сорок процентов — это несерьезно. Договаривались же на десять.
— Так и про мокруху никто не заикался.
— Мокруха — это уже на совести твоих ребят, — возразил Михаил Федорович.
— А почему им пришлось убирать этих двух братьев, ты мне не скажешь? — прошипел Пахан. — Да потому, что кое-кто перед ними засветился. Менты на братьев вышли, еще немного, и всю цепочку повязали бы. Ничего другого сделать было нельзя. Я тебе советовал Софочку сразу же после того, как она свою роль сыграла, убрать? Ты не согласился. Теперь плати за свою глупость.
— Но хоть двадцать-то процентов, — умоляюще протянул Михаил Федорович. — Пойми, нам ведь еще нужно искать покупателя, который бы точно взял. На примете кандидатур много, но кто из них клюнет, неизвестно.
— Тебе напомнить, как мы с тобой договаривались? — снова зашипел Пахан. — Ты явился ко мне с невинными глазами и начал петь, мол, нужно перевезти одного твоего знакомого за город и там подержать недельку, пока он будет зреть. Вот что ты сказал. Ни про мокруху, ни про его бабу слова не было сказано.
А за обман наказывают. Сорок процентов.
— Двадцать пять, — не сдавался Михаил Федорович. — Пойми, я же не один. Мне еще с тремя делиться нужно.
— А у меня десять ребят на службе, — сказал Пахан. — Чем они хуже твоих компаньонов? Они своей свободой рискуют, и ты хочешь, чтобы я их обидел?
— Мы все тут свободой рискуем, — сверкнул глазами Михаил Федорович. — Без нас тебе вообще ни копейки из этих денег не видать. А ты хочешь сорок процентов. Да я за тысячу баксов мог бы нанять людей, которые запросто выполнили бы работу твоих ребят.
— Вот и нанял
— Ну скинь хоть до тридцати. Ей-богу, больше не могу заплатить.
— Тридцать, и чтобы больше без фокусов. Никаких там Софочек, Манечек, Аглаш, Дуняш, — сказал Пахан, заметно добрея. — Тебе ясно? Старый кобель, а все не угомонишься. Все на молодых баб взобраться норовишь.
Поняв, что разговор между двумя сообщниками закончен, мы с Маришей начали осторожное, но стремительное отступление вниз, думая лишь о том, как бы этот страшный человек, который так легко убирает ненужных свидетелей, не увидел нас.
Тамара Ильинична лежала на чем-то жестком и ровным счетом ничего не понимала. Последним воспоминанием, сохранившимся у нее в голове, было то, как она запирает квартиру сестры и спускается вниз.
Так, это уже кое-что, а зачем ей понадобилось вниз?
Поморщившись, Тамара Ильинична с недоумением обвела вокруг себя глазами. К разгадке того, что с ней случилось, это не приблизило ее ни на шаг. Вокруг была кромешная темнота, и раздавался какой-то тихий шорох.
— Эй, кто там? — прошептала она, не осмеливаясь повысить голос. ;
Из темноты никто не откликнулся. Тамара Ильинична снова закрыла глаза и попыталась убедить себя, что она лежит в своей комнате, за окном светит солнышко, вокруг куча соседей, а тихий шорох — это всего лишь возня Стрелкиных щенков в прихожей.
«Итак, — принялась она рассуждать, — попытаемся восстановить все по порядку. Да, мне позвонили похитители, и я отправилась на встречу с ними. Деньги я прихватила… Деньги!»
— Боже мой! — простонала вслух Тамара Ильинична. — Какая же я дура. Взяла с собой такие деньги и не позаботилась об охране. Так мне и нужно. Меня провел какой-то мальчишка, которого я доверчиво попросила подкинуть меня. Господи, нужно было пользоваться общественным транспортом. А теперь меня выбросили в кромешной тьме, а денежки улетели!
И Тамара Ильинична попыталась стукнуть себя по лбу. К ее удивлению, ей это не удалось. Она принялась думать, в чем же тут загадка, и внезапно поняла, что руки, впрочем, как и ноги, у нее связаны.
— Хотела бы я знать, — почти закричала она, — кому понадобилось меня связывать? Забрали деньги и шли бы себе дальше. Зачем же связывать?
Но ее вопрос повис в воздухе. Внезапно раздались шаги, которые так гулко отдавались по земле, что Тамара Ильинична осязала их, можно сказать, всей кожей. И вот в сплошной тьме, окружавшей Тамару Ильиничну, прорезалась тонкая полоска света. Постепенно она становилась все шире, и наконец она поняла — просто кто-то открыл дверь. И этот кто-то стоял на пороге, но Тамара Ильинична не смогла разглядеть его лицо.