Шут и император
Шрифт:
— Советую вам не скупиться на приветствия, — крикнул обывателям капитан. — Не хотите же вы прогневить ее!
Народ изобразил вялое ликование, ставшее более восторженным, когда стражники начали охаживать дубинками нерадивых молчунов. Вскоре послышался стук копыт, производимый кавалькадой лошадей, и приглушенный ропот: «Ну наконец-то дождались! Императрица подъезжает!»
Из-за угла вынеслась резвая четверка роскошных белых лошадей, везущих белую колесницу, затейливо украшенную золотом. Возничий был облачен в блестящий наряд из красной кожи, отделанный разномастными крашеными
Императрица Евфросиния вальяжно раскинулась на мягком сиденье, задрапированном алым шелком. Она ввела скандальный обычай появляться на людях без покрывала и теперь щеголяла перед народом своими еще вполне аппетитными прелестями. Ее золотое платье с длинными рукавами покрывала рельефная вышивка и неограненные самоцветы. На шее поблескивало несколько ниток глазурованных фаянсовых бус. Там же висело ожерелье, напоминавшее цепь, набранную из продырявленных золотых монет. Затейливую прическу скрывала корона в форме двухъярусной шапочки, увенчанной золотым крестиком и обрамленной с боков жемчужными нитями. Еще более яркие драгоценные камни отягощали ей уши, опоясывали талию и поблескивали на золотых туфельках. Принарядили даже сокола, сидевшего на ее левом запястье: его кожаный колпачок был инкрустирован драгоценными камешками.
Великолепный кортеж остановился перед статуей. Императрица прошептала что-то верховому советнику, сопровождавшему ее колесницу. Он кивнул, и она встала.
— Итак, ты надумал предать нас! — воскликнула она, обращаясь к статуе. — Тебе стало недостаточно собственной славы, и ты решил погубить своих потомков, чтобы она засверкала с новой силой. Не думаешь же ты, что мы допустим подобную измену? Но я дам тебе возможность спастись. Опусти ту руку, что приглашает к нам врагов с севера, и я оставлю тебя в покое.
Она приняла выжидательную позу, сложив на груди руки. Толпа безмолвствовала. Притихли даже лошади. Тишина была весьма впечатляющей.
— Очень хорошо, — наконец сказала Евфросиния. — Ты сам навлек на себя кару.
Она кивнула возничему, который послушно слез с колесницы и обнажил меч. Он поднял оружие над головой, и его карающий меч, сверкнув отраженным светом, обрушился на изменника. Провинившаяся рука статуи со звоном упала на землю.
Императрица повернулась к недоумевающей толпе.
— Так же будут наказаны все наши враги! — крикнула она. — Смерть грозит каждому, кто осмелится напасть на наш город!
— Да здравствует императрица, наша великодушная защитница и покровительница, — дружно заголосили стражники.
Народ начал вторить им, правда, с некоторой неуверенностью.
Евфросиния наслаждалась этим поддельным признанием. Возничий забрался на свое место, взял вожжи и уже собирался развернуть колесницу, как вдруг с какой-то крыши донесся резкий крик.
— Развратница! — орал кто-то. — Развратница! Развратница! Развратница!
Нарушителем спокойствия оказалась черная птица, которую
Багрянец, окрасивший вдруг щеки императрицы, пробился даже сквозь густой слой румян. Она медленно сняла колпачок с головы сокола, что-то прошептала ему и развязала путы, стягивающие его лапки.
Сокол стрелой взмыл вверх. Пронзительный писк, кровавые брызги и перья, летящие с крыши, потом тишина. Испачканный кровью сокол вернулся и вновь спокойно уселся на протянутую руку своей хозяйки. Она поднесла его к себе и нежно поцеловала. На губах ее остались капли крови. Но вряд ли она заметила их. А возможно, ей это даже нравилось.
Колесница развернулась и укатила восвояси. Гвардейцы исчезли с такой же быстротой. Восстановился нормальный ход жизни.
— Интересно, где бы раздобыть такую говорящую птицу? — подумал я вслух. — Было бы забавно использовать ее во время представления.
— А я бы завел сокола, — заявил Клавдий. — Может, императрица и безумна, но ее безумие шикарно смотрится. Она всегда ведет себя подобным образом?
— Я не видел ее, когда заезжал сюда в прошлый раз, — сказал я. — Но такое поведение отлично согласуется с историями, которые мне рассказывали о ней.
— А я слышал, что именно она практически всем здесь заправляет, — вставил Клавдий.
— Бывают и такие времена, — согласился я. — Но ее положение неустойчиво: то она в фаворе, то в опале. Однажды императору доложили об одном из ее наиболее дерзких прелюбодеяний. Алексей побаивался открыто противостоять супруге, поэтому он велел схватить ее слуг и выпытать у них все подробности. Затем он приказал расчленить злосчастного любовника и послал Евфросинии мешок с его головой. А саму изменницу отправил в монастырь. Но, как видишь, она уже вернулась.
— И с тех пор дрожат городские статуи, — сказал Клавдий. — Ты не думаешь, что стоит попытаться предупредить императора через нее?
— Возможно, — сказал я. — Цинцифицес говорил, что супруги теперь редко общаются, но она наверняка заинтересована в том, чтобы Алексей подольше здравствовал. Ведь без него иссякнет источник и ее власти. Однако тут есть одна сложность.
— Какая же?
— Она не любит шутов-мужчин. Именно поэтому Талия играла здесь немаловажную роль.
Мы продолжили путь. Клавдий пребывал в задумчивости.
— Могу я предложить кое-что очевидное? — сказала Виола.
— Что же?
— Вопреки моему нынешнему облику я еще помню, что когда-то была женщиной. Почему бы мне не стать клоунессой императрицы?
— Ни в коем случае, ученик. Ты не готов.
Виола остановилась.
— А когда же я буду готова? — спросила она. — Уже много месяцев ты тренируешь и обучаешь меня. Но с тех пор, как мы приехали в этот город, ты даже не разрешаешь мне участвовать в выступлениях.
— Сейчас нам необходимо, чтобы ты подстраховывал меня. А что до многомесячного обучения, то в гильдии оно заняло бы у тебя много лет.