Шут и император

Гордон Алан

Он начал смеяться, увидев наш поклон пустому трону, и продолжал хохотать, когда мы вновь поклонились, повернувшись в его сторону.

— О боже, опять началось, — сказал он сквозь смех. — Вы не представляете, друзья, как благотворно действуете на меня. Смеясь над вашими номерами, я совершенно забываю о больных ногах. Такое лекарство дороже золота, как вы понимаете! Духовное удовольствие лучше любых снадобий, а мои лекари… Господи, как я ненавижу этих лекаришек! Все они — чудовищные невежды, я их всех перепробовал. Лучшими среди них были иудеи. Правда, был еще арабский маг, присланный мне, кажется, султаном, а может, его сыном или соперником, уж и

не припомню… В общем, маг тот считался весьма сведущим, но мои советники не позволили воспользоваться его услугами, заявив, что нам неизвестно, на чьей он стороне, и хотя я сам порой не знаю, на чьей стороне мои советники, но все-таки они мои советники, так что же тогда делать императору, а? Я пытался лечиться самостоятельно, ничем иным, как прижиганием, но лекарям это не нравится; они упорно заставляют меня принимать слабительные и очищающие средства и еще Бог знает какие отравы… Но наконец-то явились вы.

— Да, явились, — признал я. — Я счастлив, если мне удалось доставить какое-то облегчение вашему величеству.

— О да, тебе удалось. Безусловно, удалось. Мне так не хватало шутов. Раньше у меня была пара славных карликов, чудесные создания, но они покинули меня… это было так печально. Жаль, что никто из вас не похож на карлика!

— Увы, нет, ваше величество, но, если пожелаете, мы можем устроить для вас представление, сидя на корточках.

Он зашелся от хохота.

— На корточках. Ты слышала, моя милая? Она ведь тоже артистка, знаете ли, чудесно музицирует! Играет на египетской флейте, легкая, как тростинка. Флейта, я имею в виду, а не она сама. Сыграй-ка для них.

Прервав лечебную процедуру, флейтистка взяла с ближайшего столика бамбуковую палочку. Она поднесла сей инструмент к губам и начала извлекать из него самые ужасающие звуки, какие я когда-либо слышал, если речь шла о музыке.

Алексей с обожанием глядел на нее и размахивал рукой, обозначая еле уловимый ритм. Музыкальная экзекуция продолжалась довольно долго, и у меня уже начало сводить скулы от натянутой улыбки, которую я нацепил на лицо в начале этого музицирования. Когда египтянка закончила, мы все бурно выразили одобрение: император — потому что получил удовольствие, а мы — потому что пытка закончилась.

— Ну что, вам понравилось? Разве она не превосходна? — с сияющей улыбкой спросил Алексей.

— Необычайно, — сказал я, мысленно отметив, что самому мне не следует играть здесь на флейте: не стоило выставлять его любимицу в невыгодном свете.

— Видите ли, тайна ее мастерства заключается в необычайной верхней губе, — продолжил он. — Ее уста, безусловно, являются божественным даром, но то, что она способна сделать верхней губой… В общем, она достойна любых привилегий, какие получили за нее египтяне.

Он посмотрел на Клавдия и с любопытством спросил:

— А твой напарник умеет говорить?

— Нет, — ответил Клавдий, вновь вызвав приступ смешливости у императора.

— Ладно, чем еще вы порадуете меня? — спросил тот. — Нынче у меня день развлечений, хотя кто-нибудь наверняка притащится с докладом о скучных государственных делах. Вечные заботы. Как жаль, что императоры вынуждены выслушивать всю эту занудную трескотню. Вот Исаак раньше действительно наслаждался подобным времяпрепровождением, но он полагал, что так уж ему на роду написано. Какой чудак, считал, что он будет лучше меня. А ведь я его старший брат и должен был первым занять императорский трон; но теперь все на своих местах.

— У меня тоже есть старший брат, — заявил я. — Вероятно, мне следовало

настоять, чтобы именно он первым стал шутом. Но эта честь выпала мне.

— Неужели роль шута так почетна? — спросил император.

— Это зависит от того, где вы находитесь. В этом городе их так много, что они практически незаметны.

— Город шутов! Да, это точно подмечено, — воскликнул он.

«А ты их царь», — мысленно добавил я.

Мы развлекали его около часа. Потом император объявил, что нуждается в отдыхе. Объявлению сопутствовал выразительный взгляд, обращенный к флейтистке, и она, жеманно улыбнувшись, выскользнула в опочивальню.

— Я вручаю вас заботам моего евнуха, — сказал он. — Капитан, отведите их к Филоксениту и проследите, чтобы о них позаботились. Я желаю ежедневно видеть у себя эту парочку.

— С нашим удовольствием, ваше величество, — с поклоном сказал я. — Приятного вам отдыха.

Он вышел, и двери за ним закрылись. К нам подошел капитан Станислав.

— Отлично выступили, — сказал он. — И разумно отошли подальше, жонглируя острыми предметами.

— Естественно.

— Теперь пошли со мной.

Он провел нас по мраморным коридорам к кабинету с окнами, выходящими на императорскую пристань Золотого Рога. Войдя туда, мы обнаружили нашего нового благодетеля.

Он взглянул на нас из-за дубового стола, продолжая царапать что-то гусиным пером.

— А вот и наши знакомые шуты, — сказал он. — Я Константин Филоксенит, императорский казначей.

Он оказался тем самым лысым человеком, которого вчера обкурил Цинцифицес.

ГЛАВА 12

Ибо если Бог строит храм, то дьявол также возводит часовню… Так дьявол всегда подражает Богу.

Мартин Лютер.

Одно дело — обещать уничтожить врага собственными руками. Но совсем другое — пытаться выполнить это обещание в хорошо охраняемом дворце и в присутствии капитана императорской гвардии. Не за всякую возможность следует хвататься. Конечно, Гораций советовал нам: «Carpe diem», то есть «пользуйся днем», «лови мгновение», но, судя по моему опыту, следование его совету может привести к плачевному результату. Если поймаешь не то мгновение.

В общем, мне оставалось лишь затолкать поглубже мстительные желания и надеяться, что они не отразились мгновенно на моей физиономии. Я склонился в низком поклоне, затылком чувствуя отвратительный холодок опасности, но, как ни странно, выпрямился целым и невредимым.

— Шут Фесте и его ученик Клавдий, — объявил капитан Станислав.

— К вашим услугам, высокочтимый хранитель императорских сокровищ, — сказал я.

— Я видел вас на ипподроме, — сказал Филоксенит.

— Мы также вас заметили, поскольку небесное светило решило сделать вашу лысую голову своим наследником. Мы не осмеливались взглянуть прямо на вас, боясь ослепнуть.

Станислав усмехнулся.

— Острота сойдет для незатейливого ума, — заметил Филоксенит, очевидно не испытывая желания смеяться над собой. — Будем надеяться, что в случае необходимости ты сможешь поднять уровень остроумия.

— Он может взлететь, как камень, выпущенный из катапульты, — ответил я.

— А потом шмякнуться с заоблачных высот на землю, — продолжил он.

— Или разнести в щепки намеченную цель, — возразил я. — Мое остроумие во всеоружии — оно может быть тупым, острым, грубым, тонким, игривым и ядовитым. Все к услугам моего покровителя.