Шутить и говорить я начала одновременно
Шрифт:
Подозреваю, что именно в период между девятым и двенадцатым годом во мне возникли и закрепились некоторые черты моего характера, ибо много событий, оставивших прочный след в моей жизни, происходило в ту пору. Тогда же я прославилась как медиум.
Всем известно, что в период оккупации в Польше появилась мода на спиритические сеансы. К нам в Груец эту моду завезла Люцина. Собрала в кучу родных и друзей и устроила сеанс. И в первый же вечер произошла потрясающая, совершенно необъяснимая вещь. Вернее, тогда она казалась нам необъяснимой, теперь я нахожу ей объяснение. Итак, за столик уселись несколько человек, чрезвычайно взволнованных, хотя кое-кто из них и был настроен скептически. Среди них была и Тересина приятельница Ядвига,
Тут мне опять придётся сделать отступление, в данном случае назад. Понимаю, от моих отступлений можно с ума сойти, но ничего поделать не могу, над скачками своего воображения я никогда не имела никакой власти.
Было мне года два. Вся запыхавшись и раскрасневшись, прибежала я к матери, громко требуя от неё надеть на меня новое красное платье, потому что идёт пан Фелек.
Мать быстренько обрядила меня в красное платье и спросила:
— А почему ты хотела, чтобы на тебя надели красное платье?
— Так ведь пан Фелек, идёт! — повторила я, решив, что в первый раз мать не расслышала.
— А что, пан Фелек тебе очень нравится? — Да.
— А почему?
— Ну как же, ведь у него такой длинный нос! Ответ был дан не задумываясь, и звучало в нем такое искреннее восхищение, что в семье ещё долго смеялись.
Описываемый мною спиритический сеанс происходил лет через десять после этого события. Участники его собрались вокруг столика и очень нервничали. Одна Люпина, уже знакомая с новым развлечением, сохраняла спокойствие. Дух появился, фарфоровое блюдечко с нарисованной стрелкой принялось двигаться по нарисованным буквам алфавита, и из этих букв составилась фраза:
— ПУСТЬ ФЕЛЕК ОСТЕРЕГАЕТСЯ.
Ужас охватил присутствующих, особенно испугалась, естественно, панна Ядвига. По её наущению спросили духа, чего именно надо Фелеку остерегаться, в ответ на что дух, очень аккуратно, с соблюдением правил орфографии прошёлся по буквам алфавита и выдал фамилию:
— БРАЙТШВАНЦ.
Сознаюсь, фамилия была другая, но за давностью лет я её запамятовала, помню лишь, что такая же трудная и не польская. Панна Ядвига страшно побледнела, ей стало плохо. Включили свет, принялись её успокаивать и расспрашивать, кто такой Брайтшванц, потому что остальным это имя ничего не говорило. Оказалось, что это то ли шкоп, то ли фольксдойч, который в последнее время очень подружился с Фелеком и предлагал ему заманчивое сотрудничество. А тут дух чётко заявляет, что все это липа, а Брайтшванц — свинья.
На присутствующих это произвело сильное впечатление, многие поверили в возможность общения с потусторонними силами, ибо никто из них даже не сумел бы подталкивать блюдечко. Могла это сделать одна Люцина, уже несколько освоившаяся в контактах с неземными силами, но она не знала о Брайтшванце. Безоговорочно поверив предостережению, панна Ядвига предупредила брата, и вскоре выяснилось, что дух совершенно прав. Тогда мы приписали все воздействию потусторонних сил, теперь же я склонна объяснить явление проще: знавшая о контактах брата с Брайтшванцем и не одобрявшая их, пани Ядвига, получив предостережение, подсознательно думала об этом нехорошем человеке и, не отдавая себе в этом отчёта, подталкивала блюдечко к нужным буквам.
Так вот, после этого первого успеха спиритического сеанса наши жутко увлеклись спиритизмом и чуть не заездили меня насмерть, ибо оказалось, что я — потрясающий медиум. Скромность не позволяет мне тут расписывать мои способности, но для меня настала тяжёлая жизнь, все вечера теперь были заняты не очень интересным для меня делом. Раз я не выдержала, взбунтовалась и отправилась-таки спать. И что вы думаете? «О, КАК ТЯЖКО!» — изрекло блюдечко
Духи духами, а для меня гораздо более важными в тот период были два других момента: стремление к литературному творчеству и деньги. На оба значительное влияние оказала Люцина.
Глупой она не была, это точно, а вот легкомысленной — несомненно, как и вся её семейка. Всегда говорила первое, что взбредёт в голову, не задумываясь над последствиями. Критиковать меня она начала с того самого момента, когда я научилась читать, и безжалостно искореняла во мне отрицательные, с её точки зрения, черты характера и склонности. В ней сказывался педагог, и действовала она, несомненно, из лучших побуждений, вот только несколько переусердствовала в этом. Громким и противным голосом, так, чтобы я слышала, убеждала она в соседней комнате моих родных, что у меня явно не все в порядке с головой, читаю и читаю постоянно, а толку чуть. Никакой пользы от этих книжек, просто жалко их тратить на такую бестолочь. Вот если бы я хоть сказочку попыталась сочинить…
А ещё, правда, немного позже, она бесконечно повторяла, что человек лишь тогда имеет право быть самостоятельным и может распоряжаться собой, когда сам на себя зарабатывает и в состоянии себя содержать сам. В этом я с ней полностью соглашалась, с малолетства проявляла склонность к самостоятельности, в связи с чем и стала подумывать о том, как самой зарабатывать деньги. Первые деньги я заработала, когда мне было одиннадцать лет.
Какие-то предприимчивые люди, которых война изгнала из их варшавских квартир и которые поселились в нашем груецком доме, решили организовать на первом этаже небольшую фабричку по производству порошка для теста. Фабрику назвали «Альма», а порошок изготовлялся из соды с какими-то добавками. Этот порошок надо было продавать в маленьких пакетиках. Меня приняли на работу, я должна была клеить эти самые пакетики. Услышав, что у меня есть шансы заработать сто злотых в день, я пришла в восторг и испытала прилив трудового энтузиазма. Клеить я умела ещё со времён изготовления ёлочных украшений. Умела и любила. Работа горела в моих руках, я справлялась с ней не хуже взрослых, пакетики так и летели на стол, и я в самом деле зарабатывала по сто злотых в день. Да вот жаль, недолго длилась радость, наша фабричка обанкротилась.
Значительно более длительным оказалось второе моё увлечение. Сначала я пробовала, под влиянием Люцины, писать сказки, но они у меня как-то не сочинялись. Тогда я приступила к созданию повести, а может, и романа. В отцовском банке мне разрешали писать на машинке, очень мне это нравилось, и я приступила к созданию своей первой повести. Помню, что кроме героини там был ещё и автомобиль. Он был спрятан в кустах, из которых торчал то ли его зад, то ли перед, этот момент был весьма существенным для развития сюжета, но больше о повести я ничего не помню. Очень может быть, я так и не продвинулась в своём творчестве дальше вступления. Естественно, свои литературные опыты я держала в тайне.
В четвёртом классе меня смертельно обидели. Что-то нам задали на дом по польскому языку, написать требовалось немного, меньше странички. Я быстренько написала, не очень старалась и отдала учителю. Учитель вызвал меня к доске.
— Кто это написал? — строго спросил он. Я удивилась, не понимая, в чем дело.
— Никто. Я сама писала.
— Неправда. Признайся, иначе вызову родителей. Кто это писал?
Меня обвиняют во лжи? Я жутко возмутилась, не помня себя от ярости кричала и требовала объяснить, с чего вдруг такое подозрение? Почему учитель считает, что это написала не я, а кто-то другой? И не боюсь я его, пусть вызывает хоть всех моих родных, только сначала пусть скажет, за что ополчился на меня?