Шутки Богов. Кнут и пряник
Шрифт:
Остальные осознали, что бой уже проигран. Теперь всё стало игрой чудовища с едой. И всё же никто не отступил – в секте Пяти Пиков Бессмертных от страха не бегут. Даже если их ждёт смерть, их смерть должна будет задержать зверя хоть на мгновение. И Мёнгук явно тоже это понял. Его бездонная пасть снова раздвинулась. И Тьма шагнула вперёд.
Мёнгук не спешил. Он знал, что перед ним – добыча. Не противники, не охотники. Он видел в них еду, которой можно поиграть. Сначала он сделал шаг, и земля под ногами бойцов дрогнула. Потом второй – и воздух стал гуще, как перед грозой.
Следующий удар пришёл
Остальные кинулись вперёд, уже сами прекрасно осознавая, что всё равно обречены. Сталь, наполненная духовной силой, встретилась с телом Мёнгука и… застряла. Лезвия звенели, крошились, а рога чудовища, едва качнувшись, разметали троих так, что их тела, разлетевшиеся в разные стороны, пробили сучья ближайших деревьев.
И тогда Мёнгук снова раскрыл пасть. Не издав рёва – а просто открыв её, показав ту самую пустоту. И в эту пустоту потянуло всё – дыхание, тепло, силу, даже крики. Люди ощущали, как их жизненная сила медленно утекает, вытягивается, превращаясь в ту же вязкую тьму, что струилась между рогами чудовища.
Даже Боги когда-то не смогли его убить. Эти – тем более. Туман, исходивший от Мёнгука, стелился по земле, вбирая в себя кровь и прах, будто живое существо. Он не спешил – напротив, двигался медленно, словно бы смакуя момент. Каждый его шаг отдавался подземным гулом, как будто сама земля стонала под его тяжестью.
Первым он выбрал того, кто стоял ближе всех. Старший из Да Доу Ши секты Пяти Пиков Бессмертных, облачённый в сияющий бронзовый доспех, успел поднять меч и воздвигнуть щит духовной энергии. Но Мёнгук даже не ударил сразу. Вместо этого он позволил едким испарениям своей силы обволочь бойца. Щит затрещал, края начали расползаться, а броня пошла чернотой, словно металл впитал гниль.
Человек дрогнул, сделал шаг назад, но в этот миг рогатая тень Мёнгука метнулась вперёд, заскользив по земле. Окаменевший рог вонзился в его щит, не разрушив его полностью, но запустив внутрь сеть трещин. Из трещин хлынули тонкие щупальца тумана, обвились вокруг шеи воина, просочились в его рот и нос. Он закашлялся, меч выпал из рук. А Мёнгук отступил – не добив. Он ждал. Ждал, пока человек сам рухнет на колени, бормоча бессвязные молитвы, с глазами, полными ужаса. Только тогда он опустил свою бездну-пасть и медленно сомкнул её, поглощая его целиком, будто живьём всасывая в мрак.
Остальные пытались отступить, но Мёнгук рванулся вбок, прорезав строй, как волна разрывает песчаную косу. Двое оказались отрезаны от своих, и в ту же секунду земля под ними дрогнула. Из почвы вырвались каменные корни, словно живые, они обвились вокруг ног, с хрустом ломая кости. Один из воинов закричал, но крик оборвался, когда туман сорвался с рогов Мёнгука и проник в его уши и глаза, вытягивая изнутри огонь жизни. Тело повисло, как кукла с обрезанными нитями.
Третий попытался применить технику укрытия духа, растворяясь в светлом мареве, но Мёнгук просто втянул этот свет в себя, как утренний туман исчезает под солнцем. Он видел всё – и тех, кто прятался, и тех, кто бежал. Его "игра" была всегда одной и той же. Он ломал саму надежду тех, кто посмел выступить против него.
Те, кто оставался жив, уже не пытались атаковать. Они, растерянно пятясь назад, вскидывали оружие лишь от страха. И всё же Мёнгук не торопился. Он мог бы уничтожить их мгновенно, но вместо этого каждый раз позволял им увидеть, как умирает их товарищ, как трещит их защита, как бессильно разлетаются в стороны техники, в которые они вкладывали годы жизни.
В какой-то момент один из молодых учеников сорвался и бросился прочь. Он даже успел добежать до опушки, когда перед ним из земли поднялась изогнутая, чернеющая арка – обломок рога, выросший прямо из тумана. Из него протянулась тень, ухватила беглеца за голову и одним движением втянула его обратно в мрак, словно он никогда и не существовал.
Едкий туман, струящийся из-под его окаменевших рогов, вдруг начал сгущаться и тянуться к уцелевшим, будто чувствовал вкус их страха. Он двигался не как обычный дым – его потоки извивались и разрывались, скручивались в тонкие нити, будто плели невидимую паутину. Один из старших учеников секты, с лицом серым от усталости, попытался воздвигнуть щит – плоский диск сияния, дрожащий, но ещё крепкий. Но туман коснулся его краем – и сияние погасло, словно в нём никогда не было силы.
– Н-невозможно… – успел только прошептать он, прежде чем упал на колени, хватаясь за грудь, будто пытаясь удержать что-то, что рвалось прочь. Его взгляд стал пустым. Даже слёзы не смогли появиться – слишком глубоким стало опустошение.
Мёнгук медленно повернул свою безглазую голову в его сторону. Там, где должна была быть морда зверя, зияла тёмная, бесконечно глубокая впадина – не рот, но уже сама предвестница небытия. И с этим движением новые струи тумана потянулись к другим.
Один из Да Доу Ши закричал, призывая своё артефактное оружие, но его верный клинок с дрожащим звоном выпал из рук. Так как пальцы перестали слушаться. Не было даже ощущения боли – просто внезапное, чудовищное осознание, что в тебе нет ни капли силы. Твоё ядро – пустое, холодное, как старый камень, и его больше никогда не наполнить.
Но Мёнгук всё также не спешил. Он будто бы смаковал это своеобразное угощение. Плоская лапа, обросшая чем-то, напоминающим корни деревьев, опустилась рядом с жертвой, вдавливая землю так, что та треснула. Потом – лёгкий, почти ленивый взмах когтей, и воздух сгустился, ломая чужой барьер, как хрупкое стекло.
Кто-то попытался бежать – туман оплёл ноги, и человек рухнул, не в силах даже пошевелиться. Мёнгук не сразу поглотил его – он прижал тело лапой, давя медленно, слушая, как трещат кости, пока с губ несчастного не сорвался сдавленный, надорванный звук.
С каждым новым вздохом чудовища люди вокруг становились тише. Не потому, что банально погибали, а потому что их голоса, эмоции, сама способность сопротивляться исчезали вместе с наполнявшей ранее их тела магией. Даже страх переставал быть ярким. Он превращался в сухую, безвкусную тень.
Когда первый полностью опустошённый упал лицом в землю, Мёнгук наклонился и впустил его в зияющую пасть. И в этот момент стало ясно, что монстр не ел тела – он пожирал саму суть, вырывая то, что когда-то делало человека живым.