Шутки с эпиграфами

Кривин Феликс Давидович

Ничего он не усвоил, ничего он не толковал. И задачи с умножением и делением ему были совсем непонятны. Что же делать, он был похож на всех ассирийских царей, он сам себя от них с трудом отличал, а каково будет его потомкам?

Но надо, чтоб отличили. (Клинышек!)

Надо, чтоб отличили. (Клинышек!)

Клинышек да клинышек и еще клинышек… Целая библиотека.

Все видавший

Дикий

человек Энкиду, ты пасся вместе с газелями и воду пил вместе с волками, и сам ты был, как зверь, в клыках и шерсти, и ничего ты не видел, и ничего ты не знал, пока не встретился с Гильгамешем, Все Видавшим.

Он все видел, кроме кедровой рощи, которую охраняло чудовище Хувава, и он сказал тебе:

— Пойдем, Энкиду, вырубим эти кедры.

И ты согласился, Энкиду, потому что ты был дикий человек, потому что никогда за всю жизнь ты не срубил ни одного кедра.

Вы вырубили все кедры до одного, и роща перестала быть рощей, а страшное чудовище Хувава сидело на каком-то стволе и плакало, потому что ему было жаль этих кедров. Чудовище плакало, широко разевая свои двадцать два рта и утирая свои тридцать три носа, и оно испуганно смотрело на вас всеми своими глазами, которых ты не мог сосчитать, потому что был совершенно диким человеком. Потом оно стало собирать кедры и ставить их на места, но кедры не могли устоять, они падали, больно ударяя чудовище по ногам, и от этого оно еще больше плакало.

И тогда Гильгамеш сказал:

— Я никогда не видел, как умирают чудовища.

И ты, Энкиду, тоже не видел, а на это стоило посмотреть, и вы убили чудовище Хуваву. Но оно даже этого не почувствовало, оно и без того было убито горем из-за этих кедров или из-за каких-то других вещей, которые не могли прийти в голову тебе, дикому человеку.

Потом вы убивали много чудовищ. Среди них были огромные, как гора, и маленькие, как муха, и все они плакали из-за каких-то пустяков и не вызывали ничего, кроме досады. И еще вы убивали врагов. У вас было много врагов, и вы их всех убивали. И однажды, когда у вас уже не осталось врагов, Гильгамеш, Все Видавший, сказал:

— Я никогда не видел, как умирают друзья…

Тебе не хотелось умирать, но у Гильгамеша не было больше друзей, ты был его единственным другом. И ты повел себя, как истинный друг: ты умер, потому что он, Все Видавший, должен был все увидеть.

Если б ты не умер, Энкиду, ты увидел бы то, чего не видел никто: ты увидел бы слезы Гильгамеша. Он, герой, он, Все Видавший, плакал над тобой, как дитя, — видно, и он был тебе настоящим другом. Он стоял над тобой, как Хувава над поваленным кедром, и все время пытался поставить тебя на ноги, но ты падал, как срубленный кедр, и Гильгамеш, Все Видавший, стоял над тобой и плакал: видно, слишком много он повидал.

Но повидал он еще не все. Он видел смерть врагов и друзей, но не видел еще свою смерть, и теперь, когда умер ты, ему захотелось ее увидеть. Какая она? Что за нею? Что после нее? И он пошел за своей смертью, и он искал ее, пока не нашел…

Энкиду, дикий человек, тебе этого не понять. Ты легко пришел в жизнь и легко из нее ушел, так ничего и не успев увидеть. Но тому, кто все повидал…

Да, теперь он действительно все повидал. И если бы ты, Энкиду, встретился с ним, ему было бы что рассказать тебе, дикому человеку.

Но он не

сможет ничего рассказать. Даже газели, с которыми ты пасся, даже волки, с которыми ты пил воду, знают больше, чем он… Потому что тот, кто все повидал, больше уже ничего не видит.

Азбука театра

И я четырехактные писал комедии с одиннадцати лет вплоть до двенадцати…

Лопе де Вега

Актеры. Что значит свободно держаться на сцене? Это значит, держаться так, как тебе самому хочется. И как хочется автору. И как хочется режиссеру. А главное — как хочется публике, которой сегодня хочется одно, а завтра — совершенно другое.

Будка суфлерская. Суфлерская будка умышленно отвернулась от зрителей, чтобы никто не мог услышать ее секретов. И она шепчет свои секреты, шепчет свои секреты — боже мой, стоит ли так тихо шептать секреты, если они тут же провозглашаются на весь зал?

Величие зрителя. Маленький человек, потерявшийся в самом последнем ряду за колоннами, никому не был виден, но он видел себя, видел в самом центре, на сцене, в блеске софитов и юпитеров, и он там жил, любил, и страдал, и смеялся, и плакал вместе с героями.

Галерка. Настоящего зрителя искусство всегда возвышает.

Декорации. С одной стороны кулиса раскрашена и ярка, а с другой — мрачна и бесцветна. Потому что с одной стороны — гром оваций и вечный парад, а с другой — свои закулисные будни.

Жен-премьер, герой-любовник, заламывал руки и метал громы и молнии. Потому что перед ним стояла его героиня, и была она хороша, и была молода и прекрасна, а в зале сидела его жена и следила в бинокль за этой сценой.

Зритель. Хочется вмешаться, хочется встать и крикнуть: — Люди, остановитесь! Опомнитесь! Что вы делаете? Но потом сам опомнишься, поудобней устроишься в кресле и продолжаешь наблюдать. Интересно, чем это кончится?

Интермедия. Между двумя длинными разговорами о морали было показано короткое действие, в котором какой-то проходимец оставил всех в дураках, чем вызвал аплодисменты публики.

Интерпретация. Петушиные песни в интерпретации соловья — это соловьиные песни. Соловьиные песни в интерпретации петуха — это петушиные песни.

Контрамарка. Любовь к театру, как и в обычном смысле любовь, иногда заменяется просто знакомством.

Котурны. Актер Н. проснулся, открыл глаза и сунул ноги в котурны, которые носил целый день и снимал, только выходя на сцену, где он очень искусно и естественно играл роль простака.

Лавры. Уходя из театра, каждый зритель уносит с собой по лавровому листку.

Мелодрама. Есть такие легкие драмы. Пустячные драмы. Такие мелкие драмы, какими большие драмы видятся со стороны.