Швабра и Веник, или Блюз в двенадцать тактов
Шрифт:
– Как стричь – под «канадку», бокс», «полубокс»?
– Нет, – сказал я, решившись, – постригите меня под «ноль».
– Как? – удивилась она.
– Наголо, – сказал я.
– Ты в армию уходишь?
– Пока нет.
– Хм, и не жалко? У тебя такие красивые волосы.
– Так надо, – сказал я, отсекая для себя последнюю возможность изменить решение.
Равнодушное выражение на ее лице сменилось недоуменным, но сначала ножницы, а потом машинка быстро заработали в умелых руках, и скоро ни в чем неповинные волосы, которые я терпеливо взращивал все лето в подражание товарищам Дж. Леннону, М. Джаггеру, Ф. Меркьюри и другим продвинутым в этом отношении людям, оказались на полу.
Мое явление в классе после большой перемены вызвало, мягко говоря, неоднозначную реакцию у одноклассников. Кто откровенно ржал, девчонки перешептывались, Ехидный Гаврюшин сделал большие глаза и озадачился, а мой друг Ваня Пряхин был восхищен. Я же следил краем глаза за реакцией Ники – она улыбалась во весь рот, и в один момент я ощутил себя героем школы и немного возгордился.
Когда Линейка вошла в класс и увидела мой новый облик, ее глазки увеличились раза в два.
– Ты издеваешься, Хазаров?
– Екатерина Андреевна, над чем я издеваюсь?
Ноздри у Линейки раздулись, что означало крайнюю степень раздражения.
–Ты экстремист, Хазаров, понимаешь это? Нужно было только постричься, как положено ученику девятого класса.
– А как положено?
– Положено быть аккуратно постриженным.
– По-моему, я постригся аккуратней некуда.
– Если будешь дерзить, придется вызвать в школу твою бабушку.
– А вот бабушку трогать не надо, – сказал я со злостью.
– Ладно, мы с тобой позже поговорим. – Она отвернулась, а я с облегчением уселся на место.
– Запишите тему: «Главные и второстепенные члены предложения».
Героем школы я был недолго. Этим же вечером Ваня Пряхин и еще несколько пацанов из разных классов, которых тоже достали придирки из-за прически, из солидарности постриглись точно также. Линейка, увидев моих последователей на следующий день, назвала меня «подрывным элементом» и пообещала, что я еще поплачу горькими слезами.
Мне и вправду пришлось в своей жизни плакать горькими слезами, и не однажды, но совсем в другое время и в другом месте…
Такт 2. Хазар. 1988 год, лето
…у лейтенанта, кроме автомата, был предмет всеобщей зависти – «Стечкин» в деревянной кобуре, пристегнутый к поясному ремню, словно «Маузер» комиссара времен гражданской войны. Лейтенант скомандовал: «Попрыгали», и мы лениво подпрыгнули несколько раз на месте. Похоже на то, как когда-то прыгали наряженные зайцами на новогоднем утреннике в детском саду, но только сейчас, вполне взрослые, мы проверяли подгонку оружия и снаряжения. Процедура привычная – ни у кого ничего не гремело и не звякало.
– Хорошо, – сказал лейтенант. – Через полчаса выезжаем. Покурите пока.
Кроме него в разведгруппу входило четверо – рядовых и сержантов отдельного отряда специального назначения, и через полчаса мы отправлялись в рейд по горам. Сначала на броне БТРа, шедшего в ближайший кишлак по хозяйственным делам. По дороге мы должны были скрытно десантироваться у начала одной из троп, ведущей в горы. Боевую задачу лейтенант Слонов, в просторечии Слон, озвучил – пройти по намеченному маршруту в горах до кишлака, где через три дня должен появиться Мирзо-хан Рахим – один из самых непримиримых наших врагов. Мы должны заранее занять позиции, а когда появится полевой командир – ликвидировать его, это будет наша работа с Дорой. После выполнения задачи выйти в назначенный квадрат, где группу подберет вертушка.
– Сколько духов будет с Мирзо-ханом? – спросил Дора.
– Там его родовой кишлак, – сказал Слон. – Поэтому обычно с ним
– Справимся, командир, – сказал Бек.
– А ведь там на маршруте ледник, командир, – сказал я. – Можем не успеть.
– Должны успеть, – сказал Слон. – Это может наш единственный шанс убрать Мирзо-хана.
– Так-то все правильно. Один день на подход к леднику, один день на сам ледник, день до кишлака – получается три дня. Но нужно иметь какой-то запас, сам знаешь, командир, – сказал я упрямо.
– Будем поспешать, все, готовьтесь, – сказал лейтенант, закончив дискуссию.
И на том, как говорится, спасибо. Мы присели на утоптанную землю прямо на плацу в тени БТРа, не обращая внимания на запахи соляры, остывшего за ночь металла и резины, прислонившись к рюкзакам, набитым множеством вещей, составляющих боевую выкладку. В первую очередь боеприпасами – патронами в магазинах и в отдельном мешочке россыпью, гранатами, потом в порядке убывания важности: двумя флягами с водой, альпинистским снаряжением, сухпаем и консервами, аптечками и индпакетами. Поверх «песчаного» камуфляжа на нас разгрузки-«лифчики» со снаряженными магазинами в нагрудных карманах, у снайперов, то есть у меня и Доры, по пистолету ПМ в кобуре на поясе. Бронежилеты и каски в многодневные разведвыходы мы не надевали, итак были нагружены, как ишаки. Спальные мешки свернуты и привязаны к рюкзакам снизу, по две гранаты на поясе, остальные в рюкзаке. И еще одна граната в отдельном кармашке на тот случай, если тебя будут пытаться взять в плен. В плен никто из нас не собирался, потому как духи сдирали кожу со спецназовцев живьем.
Фил, радист, взялся дописывать письмо, а Бек угостил всех болгарскими сигаретами «ТУ-134». Ему всегда присылали очень хорошие сигареты в посылках. Рыжее афганское солнце только встало, в тени было прохладно, и ароматный дымок сигарет смешивался со свежим ветерком, тянувшим с близких гор.
Мы наслаждались тихим утром, понемногу выгоняя остатки утренней дремоты и постепенно приводя свои организмы к экстремальному режиму разведвыхода. Все были расслаблены, хотя я знал – в душе у каждого неспокойно, но и каждый загоняет эту тревогу в самые глубокие подвалы подсознания. Тут еще ночью мне приснилась змея, которая пыталась меня укусить. Что сие значило, черт его ведает, хотя некоторые сны точно бывают вещими. Я помню тот плохой год в детстве, когда мне приснилось, как у меня выпал зуб с кровью, а две недели спустя после этого умерла мама.
Фил дописал письмо, запечатал его в конверт и начал надписывать адрес.
– Слышь, Хазар, – спросил он. – Как пишется – главпочтамп или главпочтампт?
– Главпочта-мэ-тэ, – сказал я.
Подошел наш приятель Славик Духновский из второй роты и стрельнул сигарету. Он держал в руке маленький двухкассетник «Панасоник».
– Что нового из музыки? – спросил я.
– Да вот, послушайте, последняя песня «Кино», – сказал Славик и включил магнитофон.
Ритм, завораживающий ритм, потом низкий голос: «Теплое место, но улицы ждут отпечатков наших ног, звездная пыль на сапогах…» Мы слушали молча, каждый думал о своем, но слова ложились точно туда, внутрь, в самую душу: «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве…» Музыка вроде негромкая, но разносилась далеко над плацем: «Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне удачи…» Над рядком штабных модулей-вагончиков, палаток, выстроенными БТР-ами и «Уралами», и за двойной ряд «колючки» вокруг нашей базы: «Я хотел бы остаться с тобой, просто остаться с тобой, но высокая в небе звезда зовет меня в путь…»