Схватка с черным драконом

Эта книга — историческое исследование. Но у нее есть свой герой. Это старейший разведчик России Борис Игнатьевич Гудзь, которому в августе 2002 года исполняется ровно сто лет. Биографии разведчиков и у нас, и во всем мире хранятся за семью печатями. Но даже не заглядывая в личные дела, хранящиеся в архивах Главного разведывательного управления (ГРУ) или Службы внешней разведки (СВР), можно утверждать, что в этих архивах нет биографий сотрудников разведки, доживших до столетнего юбилея.

Борис

Игнатьевич проработал в контрразведке и разведке только 14 лет, с 1923 по 1937 год. Он работал в знаменитом контрразведывательном отделе под руководством начальника КРО Артузова, участвовал в операции «Мечтатели», которая проводилась в Восточно-Сибирском крае в начале 1930-х годов, был резидентом политической разведки (ИНО ОГПУ) в Токио в 1934 — 1936 годах, работал в аппарате военной разведки с такими асами разведки, как Артузов и Карин. Весной 1937-го в звании «полковой комиссар» его выгнали из Разведупра со стандартной формулировкой того времени — «за связь с врагом народа». Выгнали, и «всевидящие органы» НКВД на какой-то срок забыли о его существовании. И это спасло ему жизнь. Полковник навсегда расстался с разведкой и пересел за баранку московского автобуса. Такова биография главного героя. И можно смело сказать, что без его помощи и поддержки не было бы этой книги.

С разведчиками знакомятся, как правило, случайно. Это относится и к читателям, берущим в руки очередную книгу о разведчике, и к авторам, пишущим такие книги. Мое знакомство с разведчиком состоялось в конце 1982 года и тоже случайно.

Отрывок из будущей книги Т. К. Гладкова и Н. Г. Зайцева

«И я ему не могу не верить…» об А. Х. Артузове был опубликован в «Неделе» в ноябре 1982 года. В эпизоде на газетных страницах рассказывалось о поимке Сиднея Рейли — аса английской разведки. Новый фактический материал о деятельности Артузова произвел сильное впечатление. Попытка связаться с Гладковым через редакцию «Недели» увенчалась успехом, и через некоторое время состоялась встреча с автором.

Разговор вначале немного настороженный. Со стороны Гладкова вполне естественные вопросы: чем занимаюсь, что пишу, над чем работаю. Вскоре напряжение спадает и беседа становится свободной и непринужденной. Он рассказывает некоторые эпизоды из будущей книги. Работа чекистов, особенно таких, как Артузов, интересна для любого. Я не представляю исключения и поэтому с трудом сдерживаюсь, чтобы не засыпать собеседника кучей вопросов.

Он говорит об учениках Артузова, о проведенной ими в Забайкалье в начале 1930-х годов операции «Мечтатели», в результате которой несколько лет чекисты водили за нос белоэмигрантские центры в Маньчжурии и японскую разведку, а закончили ее тем, что выманили из-за кордона трех японских агентов. И тут прозвучали фамилии Кобылкина, Переладова и Олейникова, знакомые уже мне по материалам Токийского судебного процесса над японскими военными преступниками.

Трудно передать впечатление от услышанного. Для меня впервые Случай (здесь, пожалуй, уместно написать это слово с большой буквы) свел воедино выступление советского обвинителя на Токийском процессе в 1947 году, где он упоминал эти же фамилии, и рассказ писателя в 1982 году, раскрывающий тайну этих разведчиков. И хотя между событиями прошло 35 лет, все совпало.

Небольшая пауза — и затем фраза, которая еще тогда определила дальнейшую работу над этой книгой.

— В Москве живет один из руководителей этой операции Борис Игнатьевич Гудзь. Если хотите, я постараюсь уговорить его встретиться с Вами. Он может рассказать много интересного и об операции, и о периоде 1930-х годов, которым Вы, судя по нашему разговору, интересуетесь.

Конечно, я не раздумывая дал согласие. Но тут же возник и вполне естественный вопрос:

— Кто такой Борис Игнатьевич?

— Старый чекист, полковой комиссар,

ученик Артузова. Работал в центральном аппарате ОГПУ в 1920 — 1930-х годах, затем более двух лет на оперативной работе в Восточной Сибири. Профессионал, один из консультантов телефильма «Операция „Трест“. Сейчас ему 80, но память великолепная. Мягкий, обаятельный человек, и если согласится на встречу, то Вы не пожалеете.

Договорились, что я позвоню через неделю и узнаю результат переговоров.

Телефонный разговор через неделю:

— Борис Игнатьевич согласился увидеться с Вами. Запишите телефон и договоритесь о встрече.

— Можно сослаться на Вас в разговоре?

— Да, скажите, что телефон получили от меня.

Было желание сразу же воспользоваться полученным телефоном, но удалось сдержаться. Нужно было продумать разговор, наметить вопросы, подумать, с какими материалами идти к старому чекисту, о чем говорить с ним. Телефонный разговор был коротким. Записываю адрес и отправляюсь в путь. Метро «Кропоткинская», далее по Кропоткинской, сворачиваю в Чистый переулок. Великолепно сохранившийся дореволюционный дом, типичный для улиц и переулков центральных районов Москвы.

Как выглядят живые чекисты, работавшие в 1920-х и 1930-х годах? Этот вопрос не выходил из головы, пока старенький лифт, поскрипывая, поднимал меня на четвертый этаж. Вопрос не праздный для нашего поколения, родившегося в начале 1930-х. Чекистов, сражавшихся на тайном фронте против белогвардейских центров и иностранных разведок, приходилось видеть в то время только в известных фильмах, поставленных по романам Ардаматского и Никулина. Но там были актеры, а сейчас будет встреча с живым человеком из межвоенного двадцатилетия. Нажимаю кнопку звонка и смотрю на часы — время выдержано точно. При таких встречах малейшее опоздание недопустимо. Дверь открывает мужчина среднего роста. Подтянутая фигура явно не соответствует возрасту. Густые, с проседью волосы, внимательные глаза, небольшие усы, крепкое и энергичное рукопожатие. Представляемся друг другу и проходим в большую по современным меркам комнату. Окно во всю стену. С левой стороны два больших старинных книжных шкафа. Большой, тоже довоенного изготовления, стол.

Первые «пристрелочные» и немного настороженные вопросы Бориса Игнатьевича. Чем занимаюсь, чем интересуюсь, над чем работаю. Отвечаю подробно, стараюсь не волноваться, хотя это удается с трудом. Говорю о деятельности японской разведки против Советского Союза, о документах Токийского трибунала, с которыми удалось познакомиться. Меня тогда интересовала тайна Иркутского процесса, и я показываю ему то место в документах, где упоминались фамилии Кобылкина, Переладова и Олейникова.

— Да, все трое были пропущены через границу и взяты уже в Иркутске на конспиративной квартире «подпольной» организации. Операция имела шифр «Мечтатели».

— Вы принимали участие в этой операции?

— Самое непосредственное.

— Сколько времени длилась операция?

— Ко времени моего приезда в Иркутск идея операции была сформулирована и некоторые мероприятия по ней намечены. Значит, с 1931 по 1935 год. Конечный результат операции — Иркутский судебный процесс.

Когда я пытался в то время в беседах с Гудзем узнать более подробно его биографию, он сразу же уходил в сторону и переключался на другие темы. И дело было не только в скромности. Во времена Андропова и Черненко откровенность не поощрялась, а любое упоминание о работе в разведке, особенно под дипломатической «крышей», было немыслимо. И только потом, суммируя его ответы на многочисленные вопросы, удалось составить краткую биографическую справку. Мои заметки о жизни и деятельности старого чекиста получились сухими и конспективными. Понимая это, я пытался с помощью наводящих вопросов выяснить что-то новое. Но каждый раз наталкивался на мягкую улыбку из-под усов и фразу: «Подробности не для печати».