Схватка с судьбой
Шрифт:
– Рамин, сбегай за лекарем, – попросил Вахеш, опуская широкую ладонь на то место, где должна была быть голова женщины. – Ну чего ты ревёшь? Может, есть хочешь? Или по нужде проводить?
Та расплакалась ещё горше, судорожно цепляясь в шкуру и обещая себе ни за что не даться живой, но вместо этого прошептала:
– Пожалейте меня, господин… не нужно…
Вахеш с недоумением приподнял брови, но услужливо погладил плачущую женщину по дрожащим плечам, жалея.
В общину гости не заходили. Как и обещали. Ёрдел только ощущал, что под землёй подрагивали тысячи щупов сил, тянущихся
Тёмный остановился на площади, и в памяти опять замелькали воспоминания двадцатилетней давности. Вот здесь он лежал. Собственно, это всё, что он помнил чётко. Остальное – удары и боль. Он не слышал ничьих голосов, кроме собственного, и не видел ничего, кроме опускающихся палок.
Осмотревшись, Ёрдел задержал взгляд на громаде храма, сейчас зияющего пустым проёмом. Внутри зашевелились неясные воспоминания. Воспоминания ворошились при взгляде почти на каждый дом. Он помнил это место и вспоминал всё больше, но жалкими клочками, крохами, пылинками.
Ярче всего память трогала одна из лестниц, ведущих к домам, вырезанным прямо в склоне горы. Ёрдел неспешно поднялся по ней и переступил порог, оказавшись в просторной комнате, освещённой многочисленными светильниками. В одном из резных кресел сидел старейшина Ирдар. Ёрдел помнил его именно под таким именем. Слово «дедушка» не шевелилось в его памяти.
Старейшина сидел совершенно прямо и, не отрываясь, смотрел в одну точку.
Ничего не выражающее лицо, холодный взгляд, спокойные расслабленные руки.
Помешкав, Ёрдел всё же закрыл свой светильник и стал видимым. На лице старейшины не дрогнул ни один мускул. Даже зрачок не сократил. Он будто знал, что внук здесь, что он пришёл.
Ёрдел опустился в кресло напротив и замер.
Так они и просидели в молчании почти полчаса, пока старейшина не разомкнул уста.
– Я всю жизнь ждал и шёл к тому, что определили для нас, потомков, предки, – тихо и ровно произнёс он. – Мой отец завещал мне этот путь так же, как ему завещал его отец, а ему его… Длинная череда завещаний.
Он умолк.
Ёрдел не пытался осмыслить сказанное. Он не помнил ничего о миссии народа, ничего о том, чему его учили. Блаженное неведение.
– Ты не помнишь, да? – спросил старейшина.
Тёмный кивнул, не подозревая, что ему почти завидуют.
– Пройден большой путь, столько всего поставлено на кон, – продолжил Ирдар тем же спокойным, невыразительным голосом. – Ни ты, ни твоя сестра не в состоянии этого понять.
Ёрдел действительно не мог понять. Он не мог понять старейшину, который покорно следовал определённому предками пути. Конечно же, он не знал, что на этом пути было множество сомнений. Не понимал, от сколького пришлось отказаться ради конечной цели, достигнув которой непременно обретёшь покой, счастье и всего, что пожелаешь. То, от чего ранее пришлось отказаться, а главное, свободу от обязательств и возможность жить для себя. Не знал, каково это прожить долгую жизнь в ожидании этой свободы, а достигнув определённого порога понять, что нет, для тебя свободы уже не будет. Поздно что-то менять. Следуй цели, это единственное, в чём остался хоть какой-то смысл. Ты слишком многое ради неё отдал, и она тебе уже ничего не вернёт. Но разве можно позволить, чтобы вековые усилия и многочисленные жертвы
Нет, Ёрдел не мог осознать всей глубины той пустоты, что разверзлась у ног того, чей смысл жизни, то, ради чего он прожил эту жизнь, исчезло.
Старейшина Ирдар не смог привести свой народ к цели. И он не смог передать эту миссию своим потомкам. Всё, ради чего он отдал свою жизнь, ради чего позволил заковать себя в эту цепи, оказалось лишённым смысла и кануло в пустоту.
Все его личные жертвы, юношеские устремления, от которых он отказался, желания, которые он подавил ради того, что ему передали предки, – всё это обесценилось. Из его длинной жизни ушёл весь смысл.
А ведь он боролся за его сохранение.
Ни Падуба, ни Ёрдел не понимали, что отказ от высшей миссии лишал прошлое общины всякого смысла. Вся их жизнь от поражения в войне и до сегодняшнего дня превращалась впустую потраченное время.
Они не могли понять отчаяние тех, кто оказался в этой ловушке и пытался уцепиться за ценность своего существования.
Век за веком старшее поколение увлекало потомков важнейшей миссией народа и убеждало их в её ценности, а те передавали её своим детям. Осознание того, что она заменяет жизнь, приходит слишком поздно, и многие поколения оказываются в ловушке. Легко ли отказаться от того, ради чего ты прожил большую часть жизни, и остаться один на один с сосущей пустотой и понимаем того, что всё зря? И ладно бы только с этим… Но в душе поднимаются все те личные жертвы, твой собственный вклад, твоя кровь, твоя боль…
И ты понимаешь, что всё это время стоял на краю бездны и просто сбрасывал туда все эти жертвы и желания! В бездонную, пустую бездну, которой не нужны твои жертвы и из которой никогда ничего не вернётся!
Никто не хочет в конце жизни остаться наедине с бездной! Невозможно признать, что вся твоя жизнь – ошибка далёких предков. Невозможно!
Но ни Падуба, ни Ёрдел не могут понять своего народа, стоящего на краю бездны и швыряющего туда «камешки». В жизни должен быть смысл.
Иначе жизнь исчезнет.
И ни Падуба, ни Ёрдел не осознавали, что сегодня они посадили старейшину на край той самой бездны, и он видел на её дне свою бурную юность, терзавшие его молодого сомнения, погибшую и ненавидящую его до последнего мига жену, сына, покорно принявшего наследие предков, забитого насмерть внука и внучку, отказавшуюся влезть в дедовы цепи. Ирдар и раньше заглядывал в эту бездну, но всегда возвращался к «смыслу».
Теперь его не было. Была только бездна.
Община повержена. Есть ли у неё будущее после такого сокрушительного поражения, сможет ли она подняться, осознав, насколько, оказывается, слаба?
– Вам не понять, – повторил Ирдар и потянулся к своим силам.
Или признать бессмысленность своей долгой жизни, или бороться до конца.
На утро было объявлено, что старейшина Ирдар умер. Его нашли сидящем в кресле в перхаре собственного дома. Голова его мирно покоилась на спинке, глаза были полузакрыты. Только пальцы судорожно стискивали одежду на коленях.
Не выдержало сердце. Так скупо сказал лекарь.
Глава 81. Старейшина