Схватка
Шрифт:
Двусмысленность, конечно, вышла еще та, и Грокон ее вполне уразумел, однако говорил я столь наивным тоном, что на лице сенешаля вновь отразилось замешательство. Правила игры, которые мне пытались навязать, я несколько нарушил.
Чертова тропа принесла новое приключение — почти на самом подходе к ротонде среди деревьев парка я увидел толпу. Мелькнули серебряные личины степняков. О, кажется, у ротонды собралось все посольство Алой Степи! Их больше десяти человек, все при оружии и в доспехах — хотя они всегда при
Я замедлил шаг, чувствуя, как холодеют руки. Уж не сговорилась ли посланница Сандера с Фракциями? Если сговорилась, значит, меня пришли убивать.
— Серый волк!
Атли подбежала ко мне, позвякивая саблями. Кафтан на ней был изумрудный, прошитый серебром, и такой короткий, чтобы можно было вдоволь любоваться стройными ногами и другими прекрасными достоинствами.
— Атли?
Я поставил бочонок на тропу и знаком велел гвардейцам пропустить дочь степного владыки.
— Что здесь…
Она ткнула кулачком мне в плечо и, как обычная девчонка, чмокнула в щеку, ни капли не стесняясь чужих взглядов. Собственно, это было в ее характере — показать, что она имеет права вот на этого конкретного мужчину, и пошли все — абсолютно все! — густым лесом.
Затем она отстранилась и почесала за ухом кота. Малут, слегка ошеломленный напором, попятился, затем, приняв некое важное решение — покорился судьбе и плюхнулся на мохнатую задницу. «Пытают, спасай!» — сказал его взгляд, обращенный ко мне.
К счастью, Атли чесала кота недолго — это просто было приветствие на ее языке. Приветствие — как к равному и кот это, кажется, понял. Он привстал и основательно потерся о ее сапоги.
Она распрямилась, взглянула мне в глаза.
— Начался пожар, и я решила, что это… — Дочь Сандера помедлила, пытаясь найти нужное слово. — Что это уловка.
— Уловка?
— Да, степной волк, уловка, чтобы отвлечь придворных и сделать с тобой нечто… ты понимаешь, что именно сделать.
— Убить.
Она кивнула порывисто.
— Я собрала всех, и примчалась сюда.
Добрая девочка решила, что меня могут убрать под шумок пожара. Что ж, это вполне могло случиться.
— И что ты увидела?
Атли содрогнулась, показала рукой в сторону степняков.
— Присмотрись. Вон пара собачьих блох!
Я проследил ее руку. Среди серебряных личин выделялись два бледных человеческих лица. Не степняки, волосы каштановые, длинные, одежды богатые — дворянские. На скулах ссадины от свежих побоев. Руки связаны — да, точно, связаны перед собой. Подле них старик с суровым взглядом, в серебряной блестящей кольчуге с эполетами. Ближайший соратник Атли, как же его… Мескатор! Заслуженный аксакал с саблей на боку, опасный и жесткий, как и все степняки.
— Вроде бы молодые дворяне… Зачем ты велела их связать?
— Да, придворные Варлойна… Они не убивать тебя явились, нет, волк.
— Поясни толком.
Она с шумом втянула воздух, крылья носа трепетали. Кот ощутил ее гнев, и тонко мявкнул.
— Эти бездельники играли в Варлойне в кости!
— В кости?
— Да, волк,
Я не понимал.
Атли сказала звенящим голосом:
— Они играли на желание, Торнхелл, и выигравший возжелал жизнь собаки. В Варлойне много собак. Они взяли одну, связали ей лапы и морду и тот, кто проиграл, пытался закопать ее живьем неподалеку от твоей башни.
— Ладушки-воробушки…
— Живьем, Торнхелл… Живьем!
— Мастер Волк? — Я увидел, как, распахнув дверь первого этажа, на лужайку выбрался Шутейник, за ним поспешал Бернхотт, оба вооружены — гаер двумя гладиусами, Лирна — тяжелым палашом.
Я поманил их взмахом руки, стараясь, чтобы мой жест не выдал паники, ибо я, кажется, понял, что сейчас будет.
Оба пленника, стряхнув оцепенение, вдруг закричали наперебой:
— Господин архканцлер! Господин архканцлер! Именем Умеренных требуем нас освободить! Помогите нам, господин архканцлер! Ваше сиятельство!
Я пригляделся. Ба, да оба — мои бывшие младшие секретари! Золотая местная молодежь. Именно такие в моем мире забивают до смерти бомжей, снимая действо на смартфон и смакуя подробности, именно такие участвуют в гнусной забаве — в охоте за собаками. На деле — и то и другое всего лишь попытка слабого внутренне человека, гнусного, мразотного, черного от рождения, утвердиться за счет унижения или убийства слабейшего. Ну а кто слабейший, кто не окажет сопротивления, у кого нет родственников или хозяев, что могут настучать по голове? Конечно же, это бомж… или бездомный пес.
— То, что они совершили, карается в Степи смертью, — негромко сказала Атли.
Это я уже понял.
— Но собаку вы спасли?
— Спасли, серый волк. Мы вовремя достали ее из ямы. Но это уже не имеет значения. Животное невинны, Торнхелл. Мы можем охотится на них ради мяса, или убивать старых и немощных, или отстреливать хищников… Но за такое, что сделали эти двое, у нас в Степи — смерть.
Почему-то считается, что дикие или кочевые народы не имели понятия о гуманизме, хотя это не так. У всех у нас прошит моральный императив. Одно дело, когда в Азии собаку пускают на суп, второе — когда животное подвергают мучительной смерти ради садистского удовольствия. Первое — национальная традиция, вскормленная сотнями лет недоедания, второе — гнусное наслаждение деградировавшего разума.
— Здесь не Степь, Атли.
Она отступила на шаг, взгляд ее затвердел:
— Ты хочешь остановить нас?
Она уже все решила.
Шутейник и Бернхотт подбежали, встали рядом со мной, по обе руки.
— Мастер Волк?
Мы стояли втроем напротив дочери Сандера, причем Шутейник, избоченясь, положил руки на оба клинка.
Я придвинул к себе бочонок с дивным финиковым вином и сел, нащупал кошачий мягкий загривок и запустил туда пальцы. Голос Атли прозвучал громче:
— Ты хочешь нас остановить?