Схватка
Шрифт:
Я всегда считал Верджила человеком амбициозным, слегка тронутым и не особенно тонким. Его отношения с начальством и вообще с властями никогда не складывались гладко. Наука для Верджила всегда словно недоступная женщина, которая вдруг раскрывает перед человеком свои объятия, когда он еще не готов к зрелому проявлению чувств, заставляя его бояться, что он упустит свой шанс, потеряет представившуюся возможность, наделает глупостей. Видимо, так и случилось.
— Вне лаборатории? Что ты имеешь в виду?
— Эдвард, я хочу, чтобы ты
— Стандартное обследование за пять тысяч?
— Все, что сможешь. Ультразвук, ядерный магнитный резонанс, термограммы и все остальное.
— Я не уверен, что получу доступ ко всему этому оборудованию. Магнитный резонанс вообще используют в обследованиях всего месяц или два. Черт, более дорогой метод и выбрать-то…
— Тогда только ультразвук. Этого хватит.
— Верджил, я всего лишь акушер, а не прославленный ученый. Гинеколог, излюбленная мишень анекдотов. Вот если ты вдруг начнешь перерождаться в женщину, тогда я смогу тебе помочь.
Он наклонился вперед, едва не ткнувшись локтем в пирог, но в последний момент отклонил руку и опустил локоть буквально в миллиметре от тарелки. Прежний Верджил вляпался бы в самую середину.
— Ты проведи тщательное обследование, и тогда… — Он прищурил глаза и покачал головой. — Пока просто проверь меня.
— Ладно, я запишу тебя на ультразвук. Кто будет платить?
— «Голубой щит». — Он улыбнулся и достал медицинскую кредитную карточку. — Я проник в компьютерное досье «Генетрона» и кое-что там поменял. Так что любые счета за медицинское обслуживание в пределах ста тысяч долларов они оплатят без вопросов и даже ничего не заподозрят.
Верджил настаивал на полной секретности, и я предпринял соответствующие меры. Его бланки, во всяком случае, я заполнил сам. Так что до тех пор пока счета оплачиваются, практически всю работу можно было провести без постороннего вмешательства. За свои услуги я денег с него не брал. В конце концов он и меня поил тем самым пуншем, от которого моча окрашивалась в синий цвет. Можно сказать, старые, добрые друзья.
Пришел Верджил поздно вечером. В это время я обычно уже не работаю, но на этот раз остался в институте, дожидаясь его на третьем этаже корпуса, который медсестры в шутку называют отделением Франкенштейна. Когда он появился, я восседал в пластиковом оранжевом кресле. Под светом флюоресцентных ламп лицо Верджила приобрело странный зеленоватый оттенок.
Раздевшись, он лег на смотровой стол, и прежде всего я заметил, что у него распухли лодыжки. Однако мышцы в этих местах оказались нормальными, плотными на ощупь. Я проверил несколько раз, и, судя по всему, никаких аномалий там не было, просто выглядели они очень необычно.
Озадаченно хмыкнув, я обработал переносным излучателем труднодоступные для большого аппарата места и запрограммировал
Увязав данные установки с данными переносного излучателя, я выкатил Верджила обратно, затем включил экран. После секундной задержки там постепенно проступило изображение его скелета.
Спустя еще три секунды, которые я просидел с отвисшей челюстью, на экране возникло изображение торакальных органов, затем мускулатуры, системы кровеносных сосудов и, наконец, кожи.
— Давно ты попал в аварию? — спросил я, пытаясь унять дрожь в голосе.
— Ни в какую аварию я не попадал, — ответил он. — Все это сделано сознательно.
— Тебя что, били, чтобы ты не выбалтывал секретов?
— Ты не понимаешь, Эдвард. Взгляни на экран еще раз. У меня нет никаких повреждений.
— А это? Здесь какая-то припухлость. — Я показал на лодыжки. — И ребра у тебя… Они все переплетены крест-накрест. Очевидно, они когда-то были сломаны и…
— Посмотри на мой позвоночник, — сказал он.
Я перевернул изображение на экране. Боже правый! Фантастика! Вместо позвоночника — решетка из треугольных отростков, переплетенных совершенно непонятным образом. Протянув руку, я попытался прощупать позвоночник пальцами. Он поднял руки и уставился в потолок.
— Я не могу найти позвоночник, — сказал наконец я. — Спина совершенно гладкая.
Повернув Верджила лицом к себе, а попробовал нащупать через кожу ребра. Оказалось, они покрыты чем-то плотным и упругим. Чем сильнее я нажимал пальцем, тем больше начиналось сопротивление. Но тут мне в глаза бросилась еще одна деталь.
— Послушай, — сказал я. — У тебя совершенно нет сосков.
В том месте, где им полагалось быть, остались только два пигментных пятнышка.
— Вот видишь! — произнес Верджил, натягивая белый халат. — Меня перестраивают изнутри.
Кажется, я попросил его рассказать, что произошло. Однако на самом деле я не очень хорошо помню, что именно тогда сказал.
Он начал объяснять в своей привычной манере — то и дело сбиваясь на посторонние темы и уходя в сторону. Слушать его — все равно, что продираться к сути дела через газетную статью, чрезмерно напичканную иллюстрациями и вставками в рамочках. Поэтому я упрощаю и сокращаю его рассказ.
В «Генетроне» ему поручили изготовление первых биочипов, крошечных электронных схем, состоящих из белковых молекул. Некоторые из них подключались к кремниевым чипам размером не больше микрона, затем запускались в артериальную систему крыс. Они должны были укрепиться в отмеченных химическим способом местах и вступить во взаимодействие с тканями, чтобы сообщать о созданных в лабораторных условиях патологических нарушениях или даже оказывать на них влияние.
— Это уже большое достижение! — сказал Верджил.