Схватка

Голденков Михаил Анатольевич

— Ваше величество, а почему бы вам не назначить старшим в переговорах сегодняшнего виновника торжества, Яна Собесского?

Михалу было черезвычайно интересно, что же на самом деле думает про Собесского король.

— Яна Собесского? — удивленно приподнял брови Ян Казимир. — Ну, уж нет! Ян хороший шляхтич, храбрый воин, но до твоей светлой головы ему, все же, далеко. Не ему поручать такие деликатные дела.

Михал с сожалением усмехнулся:

— Стало быть, королем нашему Яну никогда не стать, так?

—

Ему, пожалуй, даже польным гетманом не стать, — ответил король, — хотя он мне вполне нравится, особенно своей преданностью Короне. Может быть, потом, когда мудрость придет к нему, мы сможем доверить Яну гетманскую булаву.

«Вот, значит, какого ты мнения о Собесском! — думал про себя Михал, как бы оправдывая свои закулисные с Богуславом игры против крестного. — В конце концов, — продолжал оправдывать себя Михал, — отставка пойдет на пользу крестному. Вон как похудел! А так поживет в свое удовольствие, хотя бы. Прав Богуслав, не для крестного вся эта политическая возня».

Конечно, и король не так уж искренне желал примирения с Богуславом Радзивиллом. Он прекрасно знал, что в Варшаве и в Кракове на сеймиках средняя и мелкая шляхта защищает Любомирского, высказывает недовольство слабостью короля, его французской ориентацией, его «наглой француженкой». Для этой шляхты Ежи Любомирский — герой. И если дело дойдет до вооруженной конфронтации, то знаменитая хоругвь Богуслава, столько шума и переполоха натворившая в начале 1656 года в Польше, видилась королю скорее союзницей, чем врагом. Ну, а хитрая королева убедила своего мужа, что обиженный Богуслав уж точно поддержит Любомирского, и тогда — пиши пропало, до свидание королевский дворец и трон!..

— Хорошо! Я постараюсь уговорить Богуслава и помирить вас, — кивал своей каштановой шевелюрой Михал, наблюдая за танцующими парами, где его жена Катажина любезничала с каким-то рыжим паном. — Давайте дадим друг другу слово, любый мой крестный: как бы не повернулась политическая ситуация, жизнь, оставаться родней, любящими друг друга людьми!

— Полностью с тобой согласен, коханку! — улыбался король, и они с королевой подняли бокалы. Михал улыбнулся в ответ и чокнулся с ними звонким богемским стеклом своего бокала.

Но далее король сам стал говорить о Любомирском, мол, гнида, предатель, о чем-то договаривается то с императором Австрии, то с курфюстом Брандербургии, а то и с царем Московии. Ян Казимир явно желал настроить Михала против Любомирского. Михал слушал, кивал, искренне соглашаясь, что Любомирский нечистоплотный мерзавец, но про себя думал, что уж точно не станет вмешиваться в дела этого пусть и скандалиста, но все-таки политического союзника Богуслава.

— Ты уж приезжай на вальный сейм, коханку, — уговаривал Ян Казимир, — там будет слушаться дело Любомирского.

— Добре, крестный, постараюсь. Сам же знаешь, война, еще добрая треть Литвы занята царем. Кто знает,

как все обернется…

Михал вновь оглянулся на танцующих жену и рыжего пана.

— Кто этот человек, что танцует с моей женой? — приблизился Михал к Собесскому. На лицо Яна набежала тень.

— Это и есть Дмитрий Вишневецкий, — сказал Собесский как-то глухо, опустив голову.

Желваки заиграли на лице Михала.

— Как?! Тот самый, от которого четырнадцатилетняя Катажина родила Алеся?

— Он самый.

— А зачем ты пригласил его? — гневно блеснули глаза Радзивилла.

— Я не приглашал. Сам пришел. Род Вишневецких — добрый род. Их уважают и в родной Галиции, и в Польше. Ну, как мне его прогнать?! Тем более, что в ситуации с Катажиной я бы сказал, что он даже где-то пострадавшая сторона. Ведь Дмитрий хотел жениться на сестре. Родители не дали!

— Мой Алесь… то есть… Александр похож на него, — не без ревности процедил Михал, продолжая наблюдать за Вишневецким, которому было, похоже, около тридцати пяти лет. Высокий, статный…

— Только не говори ему про Алеся ничего, — испуганно заморгал глазами Собесский, — ведь Вишневецкий полагает, что это сын не его, а покойного Заславского-Острожского.

— Что? — взметнулись брови Несвижского князя. — Он не знает, что у него сын?!

— Не знает, Михась, — вновь виновато опустил голову Ян.

— Но это же жестоко! И не справедливо!

— Так, Михась, — соглашался Собесский, понижая голос, — но ситуация была настолько деликатной! Мы это вообще от всех скрывали.

— Однако многие об этом знали, — укоризненно посмотрел Михал на друга, — мне об этом сам Януш Радзивилл рассказывал. Царство ему небесное!

— Увы, это жизнь! — Собесский лишь тяжело вздохнул. — Кто знает, может и наших детей воспитывает кто-то…

Михал настороженно взглянул на Собесского.

— У тебя что, есть на стороне ребенок?

— Вроде нет, — уже приветливо улыбнулся Ян, — хотя кто может сказать предельно точно? Вот ты, можешь побожиться, что у тебя не стороне никого нет?

— Ну, я могу… — Михал тут же осекся. Ой ли! Он тут же вспомнил Несвиж, свои семнадцать лет и ночь на Ярилу, когда любовью увлечены почти все местные юноши и девушки, когда раз в году это не считается грехом. В ту первую ночь летом 1653 года он, купаясь в пруду, схватил за руку обнаженную девушку, красивую, такую же юную, как и он, стройную, как березка, с длинными льняными волосами, мокрыми струями ниспадавшими на ее маленькую упругую грудь. То был первый опыт Михала в любовных делах. Они предавались силе бога Леля полночи, оглашая первую летнюю ночь своими громкими стонами, а девушка — Михал даже не мог припомнить ее имя, хотя впрочем, наверное, она и не представилась — рассказала, что для женщин бывают дни, когда легко забеременить, и что у нее как раз такие дни.