Схватка
Шрифт:
Богуслав все еще стоял под Двинском. Колеблющийся Мышкин его уже изрядно утомил. Теперь Слуцкий князь собирался оставить осаду и идти к Полоцку. По многочисленным донесением из города там уже назревало восстание, жители готовы поднять его, но ждут, кто бы их поддержал с другой стороны стен. Но не только из Полоцка шли гонцы. Неожиданно прискакал весь взмыленный курьер. Он просил помощи для Кмитича.
— Под Витебском на Лучесе идет жестокий бой. Решается судьба города. Часть дивизии Паца сражается против превосходящих сил Хованского, — говорил курьер, с трудом переводя дыхание, словно сам бежал, а не его конь.
— Пац? — усмехнувшись Богуслав взглянул на молодое лицо курьера, парня лет восемнадцати, не более. — Ну, что ж, пускай хоть раз в жизни попотеет
Или курьер в спешке не успел сказать, или растерялся, или просто это вылетело из его головы, а может и не хватало ума этому молоду парню, но сей незадачливый гонец так и не сказал, что «корпус Паца» это вовсе не сам Великий гетман, это хоругвь Кмитича, где самого Паца вовсе и нет — только его знамена и пехота. Ох, если бы курьер не забыл сказать всех этих простых вещей!.. Ответ Богуслава был бы совсем иным, совсем по-другому спланировал бы он свой маршрут…
— Уводи пехоту! В рощу уводи! — кричал Кмитич ротмистру Сороке, видя, что жмайты со своими саблями абсолютно беззащитны против пуль московитских пехотинцев, против конных казаков и гусар Черкасского.
— Уходим! — кричал Сорока. Сигнальщик протрубил отход. Но драгуны и гусары продолжали сдерживать натиск вражеской массы. Какой-то казак выстрелил из пистолета прямо в лицо Кмитича. Полковник, защищаясь, машинально поднял руку. Пуля стукнула в металлический щиток, пробив его. Кмитич коротко вскрикнул — пуля обожгла руку. Но полковник тут же перехватил саблю левой рукой, полоснул врага по шее. Кровь хлынула изо рта и шеи казака на его черную бороду, и он с хрипом вывалился из седла. Кмитич, однако, выронил саблю, не удержав ее скользкими от крови пальцами. Он тут же выхватил панциропробойник. И вовремя: на Кмитича на полном ходу несся здоровенный благодаря зеленой фуфайке, одетой сверху доспехов, рыжебородый боярин. Кмитич выставил по направлению к нему длинный граненый клинок, но московит осадил коня и выхватил пистолет. Кмитич на мгновение опередил московита и резко подавшись вперед проткнул тяжелого всадника, как жука булавкой: острый панциропробойник прошел насквозь. Бах! — это выстрелил пистолет в руках поверженного врага. Кмитич вздрогнул — пуля попала в бедро. Московит с выпученными тазами вывалился на левую сторону, унося с собой и панциропробойник. Кмитич остался без оружия. Какой-то гусар тянул поводья его коня в сторону.
— Побережись, пане! — кричал гусар, но вздрогнув, ослабил руку и медленно упал с коня: их в упор из пистолетов расстреливала группа гусар с золочеными двуглавыми орлами на белых кирасах. Едва удерживался в седле и сам Кмитич — еще одна пуля попала в бок, но навылет. Согнувшись и припав к шее коня, оршанский полковник зажимал рану, чертыхаясь, что сил вести бой остается все меньше и меньше. Два гусара, заметив раненного безоружного командира стали защищать его, оттесняя в глубь строя. В этот момент натиск московитов усиливался. Гусар и драгун становилось все меньше и меньше, а к московитам подошло еще двадцать гусар новгородского полка. Их пики впивались в доспехи, сбивали на землю растерявших в пылу боя свои копья литвинских гусар, бьющихся уже одними саблями и панциропробойниками.
— Вот оно! — радовался Хованский, оборачиваясь на осиновую рощицу, где притаились пехотинцы с заряженными мушкетами в испанских касках и набедренных щитках. «Пущу и этих в бой, — думал Хованский, — пусть довершают разгром».
Бум-бум-бум… Словно отдаленный гром, где-то далеко за спиной литвинских позиций, которые уже и нельзя было назвать позициями: ратники Кмитича отступали, отбиваясь группами по десять, двадцать, тридцать человек. Что за грохот? «Что это?» — стали тревожно оборачиваться литвины. Неуж-то окружают? Но Кмитич узнал звук, это был грохот литавр, своих литавр… В какой-то момент в ожесточенном бое наступила пауза. Все, вставая в стременах смотрели, кто там идет под бодрый бой барабанов. Вот уже в воздухе замелькали хоругви на длинных древках… Бело-красно-белые знамена, блеск
— Наши! Наши! — кричали пехотинцы, бегущие с саблями вновь из рощи на поле боя.
— Литвины! Пац идет! Радзивилл! — кричали московиты, тревожно указывая пальцами туда, где развевались знамена с красными и белыми цветами, и разворачивался конный строй всадников в блестящих шлемах.
Хованский вскинул подзорную трубу. На хоругви он рассмотрел герб «Трубы». Но знамена виднелись не только с южного направления, но с западного. Литвины быстро шли двумя линиями, сжимая поля боя словно тисками.
— Дьявол! — скрипнул московский князь зубами. — Они повсюду! Это Радзивилл! Пехота вперед! Стреляйте, шельмы! Стреляйте, мать вашу!
Обрадованные неожиданной подмоге, воодушевленные солдаты Кмитича с криками и новой силой бросились на врага, теперь уже пятились московиты, а многие из них разворачивали своих коней и убегали вскачь. Подмога пришла совершенно неожиданно, словно шторм — со всех сторон, как будто вихрь накрыла московитов… На ошеломленных ратников московского князя обрушились хоругвь подоспевших драгун, лихо стрелявших на полном ходу, хоругвь пятигорцев [6] , пять хоругвей венгерской пехоты, две рейтарские и татарские хоругви… К ним с запада присоединился и партизанский отряд в полуторасотню человек из Кривого Села. Как говорил позже командир отряда, к ним пришел неизвестный человек и сказал, чтобы шли на выручку Кмитичу. Командир и сам удивлялся, почему они тут же послушались незнакомца и ринулись на берег Лучесы…
6
Хоругвь пятигорцев — вид тяжелой кавалерии.
И вот, словно по-новому, вспыхнула битва, захлопали повсюду выстрелы, зазвенела сталь… Ржанье коней и крики людей, выстрелы и бой барабанов заполонили все вокруг… Пехотинцы Хованского развернулись, дали залп, но пули в большей мере покосили убегающих своих же казаков, на чьи плечи напирали пятигорцы с радзивилловскими хоругвиями над гребенчатыми стальными шлемами. Казаки с переполоху посчитали, что в них стреляют литвяны, развернулись назад и угодили аккурат под все сметающие на своем пути длинные копья и рогатины тяжелых кавалеристов-пятигорцев… На различных участках завязались кавалерийские рубки, перестрелки пехоты и рукопашные бои. Поле боя вновь заволокло едким пороховым дымом, все смешалось в этом дыму… Хованский полностью утратил контроль над своей ратью. Повлиять на бой он уже никак не мог. Московиты недолго сопротивлялись. Подкрепление ударило неожиданно, быстро, не давая особенно опомниться, выстроиться и дать отпор. Смешались, расстроились ряды войска Хованского, бежали его ратники с поля боя… Летели, падая на всем скаку кони, летели через их головы седоки, кавалеристы Княжества быстро настигали убегающих пехотинцев, рубили саблями, кололи пиками, стреляли в упор из пистолетов…
— Резерв! В бой! — махнул саблей Хованский.
Последний резерв пехоты выскочил из рощи, но… Куда стрелять? Вперемешку со своими на них летели чужие, рубя вдогонку убегающего неприятеля, а сбоку из-за деревьев, и словно из-под земли, на пехотинцев Хованского с переделанными в пики косами с криками выскочили крестьяне из партизанского отряда… Паника охватила все войско Хованского. Сам князь уже и не помышлял о битве. Он развернул коня и бросился в сторону моста, куда также в полном беспорядке бежали его желдаки, стрельцы, казаки и все те, кто остался от Новгородского полка. Всех их уже нагнали литвинские драгуны, тяжелые кавалеристы, гусары чуть поотстали, но их выстрелы и длинные пики оказывались проворнее.
К лежащему на земле в одной разорванной на боку окровавленной рубахе Кмитичу, подлетел на взмыленном вороном скакуне длинноволосый молодой пан в черном платье и в шляпе с пышным пером. Двое пехотинцев перевязывали полковника, одновременно отпаивая его красным вином из фляги — Кмитич потерял много крови.
— Самуль! — крикнул длинноволосый.
— Михал?! Ты?! — Кмитич привстал на локте. Он сразу узнал друга. Михал спрыгнул с коня, бросился к Кмитичу на колени, бережно приподнял ему голову.