Схватка
Шрифт:
Довбня для порядка бросал горсть в опару — самогона с такой приправой не получится.
И снова они выходили в завьюженную ночь, осиянную каленной морозцем луной.
Внезапно Довбня остановился. Невдалеке за плетнем яростно залаяла собака, и — сквозь дунувшую в лицо поземку — мгновенный промельк в глазах.
— Заметил? Свет-то в окне погас… Или почудилось?
— Вроде бы.
Довбня торопливо зашагал к плетню. Андрей едва поспевал за ним. Взойдя на крыльцо, старшина задергал чугунную подвеску, в хате послышался
— Открывай, Настя! Оглохла ты, что ли!
Только детский рев в ответ. Даже неловко стало — врываются на ночь глядя в чужой дом…
— В чем дело? — спросил Андрей.
— Щиплет их — не иначе.
— Не понял.
— Дитей щиплет, шоб орали: боимся, мол, потому не открываем.
Довбня соскочил с крыльца, отступив в тень, вытянутой рукой затарабанил в окно. Андрей невольно прижался к стенке, словно и впрямь ждал выстрела: под луной оба были как на ладошке.
Наконец в сенях завозились, звякнула щеколда.
— Это вы, начальник? Заходь, ради бога! — донесся звонкий, молодой голос, и в приоткрытой двери мелькнуло яркое платье. С койки за ширмой еще доносилось неохотное ребячье хныканье. Слева на печке виднелась белоснежная, чуть примятая постель под клетчатым пледом. С подоконника зеленовато поблескивала початая бутыль, на табуретке у стола лежала стопка глаженого белья.
Потом он увидел и саму хозяйку — легко скользнувшую из-за ширмы молодуху, неестественно возбужденную, в праздничных монистах на высокой груди. От нее так и веяло жаром, запахом вина и дешевых духов.
— А я думаю, хто стукал, аж злякалась. А то ж вы…
Неуловимый жест, будто взмах крыла, и табуретка очутилась на середке комнаты, белье исчезло. А сама хозяйка уже протягивала Довбне руку лодочкой, вся трепеща при этом, веселая, с откровенным бабьим вызовом и чуть затаенным смятением в темных, с искрой, глазах.
— Здравствуй, здравствуй, Настя…
— То ж я и кажу — здоровеньки булы, гостюшки, шо ж так, без предупреждения…
— И так видно — ждала.
— Ой, вы скажете! Свято ж завтра. Его и ждала.
— Не раздеваясь, на печи?
— Да я тильки свет погасила. — И тотчас тронула Андрея за руку — словно обожгла. — Ой, який гарный вофицер, може, присядете, чайку сготовлю.
— Да… нет, как старшина…
— Даже белье не успела прибрать, — оборвал Довбня, метнув в Андрея косой взгляд. — Мужское?
— Да то ж Степино. Мати палец поризала, то я ж парубка выручила. Ну шо ж вы, лейтенант… А то приходьте завтра на блины.
— Степаново, значит, — повысил голос Довбня. — Может, Иваново или еще чье-нибудь?
— А вы сами спытайте, — как бы не обращая внимания на старшину, хлопотала вокруг Андрея хозяйка. Может быть, впрямь решила попотчевать — бросила на стол плетенку с пирожками.
— Ну-ну…
— Брезгуете?
— Это оставь другим гостям. Нам не надо, сыты! — Решительно заглянул в соседнюю комнату. Отдернул занавеску в закутке, где кутались в одеяло двое глазастых ребятишек. И все это не глядя на теребившую монисто хозяйку, для которой в эту минуту, казалось, не было ничего важнее «гарного» лейтенанта: откуда он, надолго ли в эти края, женат ли…
— Невест-то у нас лопатой греби… Я? Что вы, я уже старая. Двадцать пять да двое дитэй, — говорила, будто сыпала звонким горошком, с пугливым смешком в стрелявших по сторонам глазах, теперь в них все явственней проблескивал спокойный холодок.
Старшина снова процедил:
— Ну-ну! — И, не оборачиваясь, жестко кинул Андрею: — Айда, лейтенант! Кончай веселье…
Собака все еще захлебывалась в будке у сарая, рвала цепь, Довбня посветил фонариком на снегу, но все подворье вокруг темневшего сарая было укрыто нетронутой белизной. С затаенной хмурью, в которой почудилось что-то похожее на упрек, сказал:
— Или кого ждала, или уже проводила, в любом случае — пустой номер, спугнули.
— Кого? — спросил Андрей, ступая вслед за Довбней под аккомпанемент собачьего лая, слышимого, должно быть, по всей округе.
— Не гадалка — не знаю!
— Веселая… Может, кто из своих?.. — Он пытался смягчить рассерженного старшину, понять причину его недовольства.
— Может. Все может быть. Двое детей, от кого — неизвестно. Война наколесила. Веселая, дальше некуда.
— А кто такой Степан?
— А, Степан, — отмахнулся старшина, — сын предпоссовета Митрича!
— Митричу-то еще по приезде надо было представиться. Как?
Довбня не ответил, видимо желая подчеркнуть неуместность вопроса. Внутри у Андрея стало закипать, но он все еще старался сохранить мир с этой пятипудовой занозой в тулупе, им ведь работать бок о бок.
Какое-то время он глядел на крайний дом под цинковой крышей у самого оврага и, повернув, зашагал в обратный путь, вверх по тропе.
— Дом-то чей?
— Митрича!
Неожиданно Довбня остановился, и Андрей едва не наткнулся на него.
— Вы вот что, лейтенант, — голос старшины прозвучал сухо, — нет опыта в наших делах, так вели бы себя поскромней.
— В чем дело? Я с вами в рейд не напрашивался.
— Сами все понимаете, — отмахнулся тот рукавичкой, даже не оглянувшись.
— Может, спокойно поговорим?
— А я и не думал волноваться. Мы, знаете, тоже кое-чего повидали.
— Да в чем дело, черт побери?!
Ну и апломб! Похоже, назревала размолвка, из тех, когда спор на повышенных тонах только заводит в тупик. Этого нельзя было допустить. Вины за собой Андрей не чувствовал, лишь смутно догадывался, что дело касается Насти.