Схватка
Шрифт:
Конечно, он мог и не запомнить Юрия — невелика птица, тот, в свою очередь, не лез Ивану Петровичу на глава — не нуждался…
— А собственно, какое это имеет значение?
— У нас же с кадрами неважно, есть вакансии, могу порекомендовать тебя ему. Давно, между прочим, хотела с тобой…
— Да ничего мне не надо! — вспыхнул Юрка, чувствуя, что краснеет — бурно, мучительно. Вот уж не думал, что будет заподозрен в зависти к Семену. — Мне моя работа нравится, менять ее на должность не намерен. И зарплаты хватает пока что!
— Пока — да, а может, женишься, — засмеялась
— Глупости.
— Ой, не могу. — Люба взялась за бока и тут же озабоченно погладила под сердцем… — Ребенок ты еще.
— Что жениться не собираюсь?
— Да нет.
— А почему тогда?
— Ну, пристал. Просто так, ребенок и ребенок. — И уже спокойно, сняв с живота руку, добавила: — Пока на вас не обращают серьезного внимания — опытничайте, но у меня чутье: участок перспективный, так что держи меня в курсе. А Семена, кстати, рекомендовал профессор — я тогда болела, — и Чугунов поддержал. У него же к Сене прямо-таки родственная нежность. — Она поднялась. — Работай, я сегодня пораньше уйду, устаю дико…
«Нежность, — думал Юрий, возвращаясь в лабораторию. — У директора к Чугунову. У Чугунова к Семену. Все правильно… Семен помогает начальнику цеха с курсовыми, таскает ему техническую литературу, иностранные журналы. Тоже надо уметь…» Был и у Юры случай — положил на стол перед Чугуновым только что полученный лабораторный образец, мельком сказал о параметрах и ушел, хотя взгляд начальника был располагающе пытлив, самый раз завязать беседу. Не смог. Неловко усердствовать, лезть с объяснениями! Казалось, это может унизить начцеха. Да еще истолкует неверно…
Это было похоже на запоздалые сожаления. Вот чепуха! Он не собирался состязаться с Семеном.
Удача…
Неделю пробившись над конструкцией транзисторного корпуса, Петр с Надькиным придумали герметичную крышку. Семен, глянув на чертеж, прошептал:
— Гений!
А вот с сердцем транзистора, тончайшим сплавом, образующимся в таинствах высоких температур, по-прежнему было худо. Собственно, никто не знал, почему выход годных образцов застыл на мертвой точке. Где причина? Основным звеном процесса — и об этом каждый знал — была печь, где в потоке газов покрывались окислом пластинки полупроводника. Какова она, эта защитная пленка, насколько прочна ее структура, не порочен ли, наконец, сам метод окисления? Об этом стоило подумать.
Семена, по-видимому, срывы тревожили не меньше, чем других, но он держался этаким молодцом, строго придерживался институтской технологии и в поддержке профессора, казалось, черпал запасы душевного здоровья.
Пожалуй, самым спокойным человеком была «начальница печи» Шурочка. А уж кому, как не ей, следовало волноваться!
В полдень, когда была заложена новая партия кассет, он попросил ее не отлучаться, а сам решил заглянуть к Любе, поделиться соображениями насчет печи — авось что-нибудь посоветует. У Любы острый ум, поговорить с ней нелишне, в этом он не раз убеждался.
В конторке он застал Андрея, обычно приезжавшего из Москвы на субботу и воскресенье. Сегодня только пятница, как видно, у литераторов со временем
— Вот явился мой богоданный, красно солнышко, прямо с поезда. Присаживайся, Юр.
И по тому, как просияла Люба, взглянув на мужа, Юрий понял, что не так уж у них плохо, как казалось во время редких его посещений, когда оба супруга вроде бы ни с того ни с сего начинали дерзить друг дружке, не стесняясь его присутствия.
Любу отвлек телефон. Выслушав чей-то частивший тенор, она бросила трубку и уже в дверях сделала Андрею ручкой.
— Потерпи, я ненадолго, опять затор…
Оставшись одни, некоторое время сидели молча. Андрей закурил, мельком взглянув на выцветший плакатик над столом: «Не курите, даже если вам разрешают!» — собственноручное художество Любы. Юрий украдкой посматривал на бывшего своего командира, в который раз удивляясь тому, как он сдал, постарел. Будто впервые увиделись после памятной той зимы в Полесье, где пути-дороги их разошлись: Юрий с бандитским осколком в плече попал в госпиталь, Андрей подался в рейд по следам Ковпака — очищать леса от бандитов… Никак не мог привыкнуть к седым вискам, худому, будто усохшему от ветров и солнца, лицу с неизменным выражением насмешливой отрешенности.
— Что-то мы невеселы, — сказал Андрей, развевая ладонью дым. — Дела сердечные?
— Со «Звездой» мучаемся.
— Поглядеть бы.
Юрий воспрянул: хорошо бы подключить Андрея, пусть бы написал, привлек внимание…
— Давно пора.
— Что спешить? — Андрей улыбнулся одним ртом. — Сюда мчался на электричке, электричка — по земле, земля мчится в космосе, а куда — неведомо. А наука-то куда движется? Тонны информации, тома разобщенных знаний… Скоро разучимся понимать друг друга.
— Ничего — поймем.
— Когда? Познав самих себя? Ну, это венец прогресса, дальше ехать некуда.
Юрий рассмеялся, махнув рукой, мол, пустой спор.
Падавшее в окно солнце золотило потертую кожаную куртку Андрея. Сколько Юрий помнил — все одна и та же. Это уже стиль. Должно быть, у него и плаща не было, напрочь равнодушен человек к собственной внешности. И к тому же бессребреник. Это он притащил Юре на новоселье диван-кровать, а ведь сами-то с Любой живут небогато. И то ли эта широта в Андрее, то ли былой авторитет… так или иначе, Андрей был, пожалуй, единственным человеком, с которым Юра по старой памяти был сдержан, не давал себе воли, а своеобразный «нигилизм» воспринимал как присущее литератору чудачество — спокойно, с какой-то почти родственной теплотой. При этом слегка робел, терялся, и жизнь начинала казаться совсем не такой простой и ясной, как хотелось бы…
«Когда-нибудь поймем», — прозвучало с наивной убежденностью.
— Ну, спасибо, утешил. — Андрей пригасил сигарету в спичечном коробке. — Видно, зря я загрустил раньше времени.
«Это точно, что загрустил, знать бы — почему». А вслух сказал:
— У каждого своя убежденность.
— Принимаю твою — на веру.
Похоже, ему нравилось подтрунивать над бывшим сержантом, но тот лишь улыбался, не поддаваясь на удочку.
— Ты-то принимаешь, — сказал Юрий. — А мы-то пока далеки от цели.