Сибирь в сердце японца
Шрифт:
В августе 1918 года был оглашен приказ, подписанный командующим сухопутными войсками Оосима Кэнъити, о начале сибирской военной экспедиции. В нем, в частности, говорилось: «…чувство долга перед союзниками, а также необходимость помощи чехословацкому корпусу побуждает нашу армию двинуться в глубь русских дальневосточных территорий. Данная страна была и остается другом Японии и ликвидация беспорядков в ней отвечает желаниям всех союзных держав. Цель наших войск — устранение опасности захвата страны Германией, а также уничтожение препятствий для продвижения на восток чехословацкого корпуса и создание условий для возрождения русского государства, укрепления русской армии. Этим походом наша армия не преследует никаких выгод для Японской империи, а руководствуется лишь чувством высшего гуманизма и справедливости».
На самом деле японская армия понимала «чувство высшего
Таким вот образом японская армия, как говорится, влезла «с грязными ногами» в Сибирь, сея повсюду смерть и разрушения, и ничего не получив ни для себя, ни для Японии, з 1922 году вынуждена была уйти. По официальным источникам в этой кампании было убито более 3 тысяч японцев. Раненых и обмороженных насчитывается вдвое больше. После эвакуации войск интервенции во Владивостоке остались жить несколько сотен японцев, но к 1936 г. их численность сократилась до 10 человек (не считая сотрудников консульства). После заключения в ноябре 1936 года японо-германского договора, направленного против СССР, во Владивостоке остались только те японцы, которые выполняли какие-то официальные поручения.
* * *
После вмешательства России, Франции и Германии в японо-китайский конфликт и вынужденного отказа Японии от захваченных территорий, последняя начала усиленно готовиться к войне с Россией. В это время Япония превратилась в военный лагерь. Поэтому сбором информации о положении в стране потенциального противника занимались не только официальные правительственные и военные органы, но и гражданские общества. Среди японцев, активно занимавшихся разведывательной деятельностью в России, был некто Никано Дзиро — уроженец Айдзувакамацу. В 1884 году он переехал в Китай, позже поступил в «Канко-лакудзендо»[8] и содействовал на месте направлению на учебу в Шанхай «молодых патриотов» Гэнъёся[9]. В 1893 году Никано Дзиро вернулся на родину, в Саппоро, и поступил на работу в вестник «Хокумон Симпо», а позднее стал его издателем[10].
Летом 1897 года Накано Дзиро в сопровождении своего ученика Агата Фумио путешествовал по Сибири. «Для того, чтобы иметь представления о событиях на материке, — рассуждал он, — необходимо прежде всего подготовить кадры, способные следить за всем происходящим здесь. Для этой цели я… основал в Саппоро кружок по изучению русского языка и вскоре с помощью… Хираока Котаро открою в Саппоро школу по изучению русского и китайского языков, которые будут преподавать русские и китайцы. В школе смогут заниматься слушатели из числа гражданских и военных. Мы будем готовить людей, знающих русский или китайский языки, а также способных разрабатывать конкретную политику в отношении России».
Школа русского и китайского языков была открыта в 1898 году. В это время в Сибири находилось много «молодых патриотов», среди них члены группы, прибывшие в Благовещенск и действовавшие под видом служащих фотоателье. В группу входили Ито Масаки, Мисуми Дзиро, Фурукава Сатоми, Цудзи и другие. Посланы они были в Сибирь Накано Дзиро. Цудзуки Косандзи, с которым я хочу познакомить читателей, в группе «Фотоателье» считался ретушером, его нанял и отправил в этот далекий край Накано Дзиро.
Цудзуки Косандзи происходил из семьи самурая, родился в Мацумото в 1867 г. Старшие братья его умерли, и в 1886 г. он, унаследовав имущество отца, открыл первое в префектуре Нагано фотоателье. Позже он учился технике ретуши в Иокогаме, затем вернулся в Мацумото. Тогда в городе, кроме его ателье, было еще два. В 1899 г. в связи со смертью отца Косандзи продал ателье и поступил на службу к Накано Дзиро, в его группу информации. Но он, Косандзи, был не «молодым патриотом», а «ремесленником». Это легко понять из письма к Накано Дзиро. с которым мы ознакомимся позднее.
* * *
4 мая 1899 г. в два часа пополудни Цудзуки Косандзи сел в порту Ниигата на пароход «Айкоку-Мару». С ним отправились к российским берегам Мори, Агата, Фурукава, Ватанабе с Хоккайдо и Цудзи и Сато из Токио. Косандзи
В лавках продавалось, как правило, четыре-пять видов товаров. В одних — вино, чай, хлеб, сладости, в других — материя, керосин, стекло, часы, открытки, табак и др. Исключением были универсальные магазины компании Кунста Альберса и Чурина. Эти компании имели отделения во всех городах Сибири и ассортимент товаров в их магазинах отличался большим разнообразием. Здесь продавали не только фрукты, сладости, масло, хлеб, но и верхнюю одежду, косметику, мебель, предметы первой необходимости, мелочи. Все эти товары были отменного качества, но очень дорогие. Косанд-зи заинтересовался фотоаппаратами немецкого производства, но, взглянув на цены, думать забыл о покупке. Ему рассказали, что в городе есть магазины, которые принадлежат японцам. Два очень богатых владельца фешенебельных магазинов Сугимура и Токунага стали купцами первой гильдии. Немало их соотечественников принадлежало к купечеству второй гильдии. Очевидно, бог торговли в России помогал всем, кто хотел нажить капитал.
Продолжая осматривать город, Косандзи обратил внимание, что мостовые были узкие и на них едва могли разъехаться две коляски, запряженные парами. Дома, огороженные тонкой металлической оградой, довольно близко примыкали друг к другу. Проходя мимо одного из них, Косандзи отшатнулся: из глубины двора на прохожих смотрел огромный мохнатый пес.
— Брр, как жутко! Вон где собаку держат.
Агата Фумио объяснил:
— Русские собаки не лают, а сразу набрасываются на человека.
— Вон какие злые! У них от природы такой характер?
— Нет, насколько я слышал! Хозяин не разрешает собаке брать корм у чужих и даже днем держит ее в полутемной конуре, а ночью спускает с цепи, и собака бросается на всех, кроме хозяина.
В это время взгляд Косандзи остановился на военных, разгуливающих с супругами. Ему показалось, что где-то он уже видел такие красивые пары. «Ах, да на французской открытке. Этот великолепный бюст, тонкая талия, стройные ноги и огромные глаза… Русские женщины были одеты в белые, кремовые, розовые, голубые костюмы со множеством кружев и гармонирующие по цвету шляпы. Блестели на солнце их ожерелья из крупных камней и массивные кольца». У тридцатилетнего Косандзи зарябило в глазах. Лицо японской женщины сейчас казалось плоским и невыразительным. В этот час Косандзи и представить не мог, что через несколько лет он женится в России на женщине, не менее красивой, чем эти дамы из Владивостока.
Фурукава Сатоми хлопнул Косандзи по плечу:
— Цудзцуки-сан, не засматривайся так, а то ты мешаешь людям. Пошли лучше в Корейскую слободу!
— А что там такое?
— Как что, японские девочки! Да там не только японки, есть и белые, и кореянки, и китаянки — выбирай кого хочешь. Одних только японских красавиц — четырнадцать домов, человек триста, не меньше. А вон, посмотри, женщина в кимоно идет — она-то нам и нужна.
От грубых по-мужски слов Фурукавы Косандзи пришел в себя. Он обратил внимание на то, что в городе было много японцев — и мужчин, и женщин. Мужчины с усами, почти поголовно одеты в европейское платье. Японцев и корейцев различить было невозможно, китайцы же выделялись характерной прической. Японки ходили небольшими группами. Говорили, что почти все они приехали из Симабара или Амакуса.