Сибирская рождественская книга
Шрифт:
– А если я пришел утопиться? – сказал Иван, может быть желая посмотреть, как испугается старик.
Ведь самолюбие и при гробе не покидает человека.
– Топиться? Ну, это дело другого роду, – продолжал старик так же спокойно. – Лучшего места для этого в целой реке не сыщешь.
Иван с изумлением посмотрел на старика.
– Хорош гусь, – сказал он ему с досадой. – Али тебе смерть человека плевое дело? Али жалости вовсе не ведаешь?
– Жалости? – возразил старик. – Вот хорошо! Жалеть о всяком дураке слишком будет убыточно.
Сказав
Озадаченный, Иван несколько времени смотрел ему вслед. Мысль, что и при смерти его так обижают, задела молодца за живое.
«Постой же, проклятый старичонка, – сказал он с досадой». Это тебе даром не пройдет. Утопиться я и завтра утоплюсь, а прежде все бока тебе отделаю.
Говоря это, Иван поспешно оделся и пустился догонять старика. Но то ли старик увидел погоню, то ли так пришло желание, только он стал ускорять шаги, а когда Иван был уже от него недалеко, он пустился со всех ног, откуда прыть взялась.
– Постой, старый хрен, постой! Я тебе дам дурака с кулака, – кричал Жемчужин вслед старику.
Старик не отвечал ни слова и бежал, не останавливаясь. Иван за ним. Бегут, только пятки мелькают.
Вот уж Иван стал нагонять старика, как вдруг тот шмыгнул в ворота одного дома и хлопнул калиткой. – Что это с вами, дедушка? Зачем вы так бежите? – спросила с испугом молоденькая внучка старика, когда тот, облитый потом и едва переводя дух, вбежал в комнату.
– Ничего, ничего, Анюша. Ступай гостя встречать, – сказал старик, уходя в другую комнату.
И прежде чем хорошенькая Аннушка могла объяснить себе, что это за гость такой, Иван – пых в комнату!
Но как бы ни был рассержен он на старика- насмешника, он все-таки сохранил столько ума, чтобы не принять молоденькую девушку за старого хрена.
Растерявшись совсем при этом неожиданном превращении, он остановился посреди комнаты и только отпыхивался.
Между тем Аннушка, или Анюша, как называл ее старик, испуганная, в свою очередь, подобным посещением гостя, прижалась в угол и смотрела на Ивана наполовину со страхом, наполовину с любопытством. Несколько минут продолжалось молчание, во время которого слышалось только легкое покрякивание старика в другой комнате. Аннушка первая пришла в себя и, отойдя немножко из угла, обратилась к гостю с вопросом:
– Вам кого надобно?
Голос, которым сказаны были эти слова, окончательно расстроил бедного Жемчужина. Надо сказать, что голос Аннушкин был что твой соловушко! Но так как нужно же было отвечать, то Жемчужин, собрав все силы, пробормотал:
– Мне-с?.. Ничего-с… Как ваше здоровье?
Аннушка готова была принять его за полоумного, если бы только в этом не разуверяли ее глаза Ивана, в которых было что-то такое, что чрезвычайно понравилось девушке.
– Я слава Богу, – отвечала она на ловкий вопрос Жемчужина. – Как ваше?
– Мое-с… так, ничего-с… слава Богу.
И снова замолчали. А
Наконец Иван почувствовал, какой он дурак, и в этой смиренной мысли он стал ни с того ни с сего кланяться Аннушке.
Аннушка тоже почла нужным отвечать на поклоны Ивана.
– Извините-с, – сказал наконец Иван, пересиливая свое замешательство. – Мне сказали, что здесь пускают на хлебы. Так я и пришел узнать – за какую цену? Извините, пожалуйста.
– Ничего-с, ничего-с, – отвечала девушка. – Но только вам напрасно сказали, что мы держим нахлебников. Да у нас нет и лишнего помещения.
– Извините, пожалуйста. А позвольте спросить, кто вы такие?
– Я— Аннушка, внучка дедушки… Знаете Якова Степаныча?
– Как не знать, слыхал-с, – отвечал Жемчужин уверенно, хотя совесть и говорила ему: врешь, разбойник! – Еще прозвание его, кажется… – Иван замялся.
– Петриков-с.
– Да, точно, Петриков. Так у вас не принимают на хлебы?
– Никак нет-с.
– Извините, пожалуйста. Ведь чего, подумаешь, люди не выдумают! За тем прощу прощения, – сказал Иван, пятясь к дверям, хоть ему и очень не хотелось так скоро оставить Аннушку.
– Прощайте-с.
Жемчужин еще раз поклонился и вышел, уж, разумеется, не так скоро, как вошел.
Чудная перемена произошла с Иваном. Топиться уж и в помине не было. Он даже нашел, что жить гораздо веселее, чем умереть, и что в воде уж, верно, нет таких хорошеньких рыбок, как на земле Аннушка. Между тем старик с веселым лицом вышел из-за перегородки.
– Ну, что, Анюша, каков твой гость? – спросил он Аннушку, которая, не знаю для чего, протирала стекло в окне, выходившем на улицу.
– Я его прежде не видела, дедушка.
– Мало ли кого ты не видела, – возразил старик. – А каков он тебе показался?
– Мне-с?.. Он, кажется, скромный такой, – отвечала Аннушка, покраснев немного.
– Вот угадала, так угадала! Особливо, я думаю, он скромно вошел. Так, что ли?
Девушка не отвечала.
– Да, да, – продолжал старик. – Всем был хорош, да только вот тут посвистывает, – сказал он, показывая на голову. – Он, кажется, на хлебы просился? А? Ну, ничего, даст Бог, и свой найдет. Да что толковать о нем! Дай-ка лучше перекусить чего- нибудь.
И разговор прекратился.
Возвратимся к Жемчужину. Выйдя из дома Петрикова, он на минуту остановился: то ли хотелось ему посмотреть на дом, который он в первые минуты попыхов хорошенько не заметил, то ли для того, чтобы подумать, куда бы на этот день приклонить голову. Думал, думал и решился идти к одному бедняку, знакомому, которого он в прежнее время удостаивал перемолвить с ним слово. Богатые отказали, думал он, авось бедняки будут жалостливее. И точно, на этот раз надежда его не обманула. При бедности кармана у знакомого его была душа богатая. Он принял Жемчужина с таким радушием, что у Ивана почти слезы навернулись.