Сибирская Вандея
Шрифт:
Доктор, закуривая, улыбался.
– В нашей работе «вдруг» не допускается. Еще до этого самого перерождения, при первых признаках эволюции не в нашу пользу – агент уничтожается. Но я уверен, что этого не произойдет.
– Больше созерцательной философии, доктор! Давайте все же закончим. Последний вопрос: кто такой Дядя Ваня?
– Все, что касается этой фигуры, покрыто туманом. Никто не знает. Да и не надо знать. Пусть каждый восчувствует в сердце своем, что есть над ним некий наместник бога на земле…
– Папа Римский?
– Ерунда! Папа известен всем
– Неважно все-таки вы осведомлены, Андрей Иванович!..
– Да? Ну если так – придется вас разуверить, Александр Степанович…
Рагозин отшатнулся на спинку кресла, вытаращил глаза и побледнел:
– Что вы сказали?!
– Я хочу вас полечить от излишнего самомнения, господин штабс-капитан Галаган.
– Но… позвольте, откуда, каким образом?! Этого даже иркутские не знают…
– В штабе Дяди Вани каждая кандидатура в руководящие деятели организации самым тщательным образом профильтровывается, а потом передается соответствующему вышестоящему лицу. Для вас вышестоящее лицо – я. Мне доверено заведование транспортом и сельскохозяйственным сектором, а вы начнете у меня работать… «инструктором по сельскому хозяйству», хотя числиться официально, для совдеповских, будете в Томском Наробразе – инспектором народных школ. Вот так, господин штабс-капитан.
– А если я откажусь? Эта работа не по мне.
– Почему? Вы же в прошлом эсеровский организатор. В Томском жандармском управлении вы значились под кличкой «Верный». Правда, при верховном правителе вы сменили секретную деятельность на открытую полицейщину. Ездили по селам и весям и постреливали инакомыслящих. Пороли шомполами. В память о вашей почетной деятельности в штабе Дяди Вани есть соответствующие документы. В случае надобности – они могут перекочевать в Чека.
– Ого! Еще раз – преклоняюсь!..
– Итак, будете кокетничать?
– Нет. Вы мне все пищеварение испортили после стерляди… Надо же!..
– «Больше созерцательной философии», дорогой мой!.. И запомните: «кто не с нами – тот против нас». А теперь слушайте…
Разговор врача Николаева с бывшим жандармским провокатором и начальником колчаковской милиции Галаганом-Рагозиным стал еще более содержательным и закончился только под утро.
За неделю до вышеописанной встречи в городе, еще состоявшем на военном положении, произошел один малозаметный случай.
Комсомольский патруль второй роты третьего территориального батальона вел ночной обход вокзального района города.
Ночь была холодной, буранной, и девятнадцатилетние погодки – районный комсомольский вожак, бывший матрос сибирской военной флотилии Гошка Лысов и его напарники, деповские комсомольцы Ленька Толоконский и Мишка Мирошниченко – отчаянно мерзли. Флотский бушлат Гошки Лысова, обтрёпанная шинелка Толоконского и вытертый до мездры отцовский полушубок Мишки сквозили.
Мало приспособлена была для ночных экскурсий зимой и обувь патрульных – остатки валенок, скрепленные
Поэтому патрульные не чувствовали в себе особой бодрости и, передвигая ноги, тоскливо прислушивались к урчанию в животах.
Настроение комсомольцев было далеко не романтичным. Но ходить нужно. Назвался груздем – полезай в кузов. Стал бойцом Части Особого Назначения [3] – топай ночью по улицам городка, набитого контрреволюционной нечистью, уцелевшей от разгрома и вновь пополняющей обывательские клоповники. Ходи, чутко ощупывая стволом трехлинейки покосившиеся заборы и заснеженные палисадники. Ходи, рискуя получить пулю в спину, в висок, в живот! Ходи! Ибо – ты чоновец, страж революции.
3
Партийные и комсомольские отряды, несшие спецслужбу в ВОХРе в Новониколаевске, были переименованы в Территориальные коммунистические Части Особого Назначения только спустя год после описываемых событий, но автор применяет термин «ЧОН» в понести для удобства повествования и надеется, что читатель не осудит его за эту вольность.
Поэтому, когда Мишка Мирошниченко в перекуре сказал заманчиво: «Тут, за углом, знакомые живут… Хорошие люди. Может, погреемся? Давайте обсудим», – старший патруля Лысов ответил язвительно:
– Конечно, обсудим твое предложение. На бюро! – прикрикнул: – Разговорчики! Айда, полный вперед!.. – и выпустил полузаряд крепкой матросской ругани.
Надо сказать, что в ту далекую теперь от нас пору комсомольцы Гошка Лысов и его сподвижники были не шибко искушены по части эстетики, до хорошего доходили больше интуитивно и грамотностью особой не отличались.
Они, например, понятия не имели о существовании поэта Блока. Однако хорошо знали, что «неугомонный не дремлет враг»; в учреждениях таинственный Дядя Ваня грозит в подметных листках коммунистам лютой смертью и призывает выписываться из партии; на рельсах найден разрезанный поездом пополам труп железнодорожного комиссара, при осмотре тела в спине обнаружены три пулевые раны…
Кто-то невидимый каждую ночь давал о себе знать.
И чоновско-комсомольский патруль мерз, но продолжал твердо держать «революционный шаг», один посередке улицы, двое по сторонам, – с винтовками на изготовку.
Ночь казалась бесконечной… На пожарной каланче пробили три удара, когда от одного из домов на Омской улице внезапно оторвалась лиловая тень и, не ответив на оклик патрульного Толоконского, метнулась через дорогу.
– Стой!
Гошка вскинул винтовку. Буранную муть пронзила желтая молния, и ветер мгновенно погасил сухой треск; но озябшие пальцы матроса не справились с прицелом – пуля впилась в фонарный столб, а лиловая тень стала вдруг длиннорукой, татахнула и трижды выбросила огненные иглы в бежавшего наперерез Мишку. Мишка ойкнул, повалился в снег, и тогда Гошка, с колена, еще дважды ударил по прыгавшим в буранной мгле золотым искоркам.