Сибирский Робинзон
Шрифт:
Мужчина, назвавшийся Джеймсом Бондом и похожий на него как две капли воды, пояснил:
– Никто не придет и не услышит вас, если захотите потренировать горло. У вас сейчас начнутся боли и будут продолжатся до тех пор, пока вы не станете писать правдивое чистосердечное признание. Попытаетесь что-либо утаить - боли возникнут с новой силой. А я прощаюсь с вами, полковник, очень нехорошо и некрасиво, когда от ваших наркотиков умирают молодые люди, когда ломаются их судьбы. Вас бы определить в тот самый таинственный цех, но наркотики - зло, поэтому вас будут судить. Станете рачком-полосатиком, это вам больше подходит.
Мужчина вышел из кабинета и Елизаров рванулся к двери. Но кто-то приковал его невидимыми цепями или наручниками
Позже Елизаров все отрицал и пояснял, что был вынужден написать это липовое признание под воздействием непреодолимой болевой силы, которую организовал Джеймс Бонд. Но склад наркотиков обнаружили именно там, где он написал, зэки его опознали, а врачебно-психиатрическая экспертиза признала вменяемым. Ему посоветовали не ссылаться на Бонда, но так и не добились правды о мужчине, который посетил и вынудил к признанию полковника. Все посчитали это очередным неудачным бредом и попыткой симулировать психическое заболевание. Позже Елизаров получит пожизненный срок, а пока шло следствие, выявляя новых и новых людей, замешанных в наркоторговле.
* * *
Месяц пролетел в неустанной борьбе за жизнь, за здоровье, прибавляющееся с каждым днем. Дима стал шевелить пальцами, потом поднимать руки и начал садиться на кровати. Чуть позднее кушал самостоятельно и опускал ноги на пол. Первый раз он встал с помощью матери и медицинской сестры, но сразу же рухнул на кровать, как только его отпустили, ноги не держали совсем. Но постепенно он научился держаться устойчиво и даже делал неуверенный шаги. К концу месяца мальчик, поддерживаемый мамой, уже мог немного ходить по коридору.
Лечащий врач принял решение о выписке, и мама помчалась к Борисову. Упав на колени, целовала руки, прижимаясь мокрыми щеками, шептала что-то, понятное ей одной. Борисов взял ее за плечи, поднял на ноги и пожелал долгой, счастливой жизни, легонько подтолкнув к двери.
Десяток метров от крыльца до машины Дима прошел сам. Налетевшие журналисты щелкали фотоаппаратами и водили кинокамерами, задавая кучу вопросов. Они хорошо помнили состояние мальчика, когда он попал в эту клинику. Вышедший к журналистам главный врач пояснил только одно:
– Вы помните состояние мальчика месяц назад и видите его сейчас. Идите, бегите, мчитесь к своим импотентным профессорам, они вновь наврут что-нибудь о неправильно установленном диагнозе, что мальчик вовсе и не болел этим заболеванием. Они напрочь забудут свои слова о неизлечимости именно этого мальчика, а не какого-то другого. И запомните одно - Борисов свое слово держит всегда. Ваши консультативные профессора утверждают, что такая болезнь, как сирингомиелия, не излечима. Так пусть именно они направят к нам больного с таким диагнозом, чтобы не завыть потом от бессилия и зависти, увидя после операции абсолютно здорового человека, которого считали потерянным для здоровья. Радоваться надо новому светиле в медицине, а не поносить его домыслами и клеветой о какой-либо невозможности. Да, Борисов не профессор, он намного выше
Главный врач повернулся и ушел, а журналисты действительно помчались к профессорам, ранее заявлявшим о невозможности подобного лечения. Но ни один из них общаться не захотел. Они собрались своим узким кругом, где признали, что незаслуженно, скорее не разобравшись, давали опрометчивое интервью ранее. Одиннадцатилетнего мальчика Диму профессора знали прекрасно, он прошел практически через руки каждого из них. Различают три формы этого синдрома: врожденную, раннюю (до шести месяцев) и позднюю (до двух лет). Дети с врожденной формой умирали быстро, с ранней формой доживали до десяти лет, а поздний синдром мог длиться до двадцати-тридцати годков. Сколько времени мог бы еще прожить Дима на искусственном вскармливании через зонд, когда отказал бы даже глотательный рефлекс? И что это за жизнь, когда мозг работает ясно, а тело тебе не принадлежит?
Профессора долго спорили о методики операции Борисова, выдвигая и тут же отбрасывая одну версию за другой. По-всякому выходило, что тут использована какая-то другая методика, не связанная с операционной техникой в обычном понимании этого слова - ничего там не отрежешь и не пришьешь.
Им предложили через журналистов направить в клинику больного сирингомиелией, с заболеванием, которое во всем мире признается неизлечимым. Причиной заболевания может служить травма, инфекция и чаще всего наследственность. В продолговатом или спинном мозге усиленно, можно сказать патологически разрастается глия, которая потом сама по себе умирает от переизбытка, образуя полости, заполняемые жидкостью. При этом нервные клетки чувствительных и двигательных нейронов сдавливаются и отмирают. Болезнь прогрессирует с соответствующей симптоматикой, например, отказом чувствительной и двигательной функций ног. Глия или нейроглия - это вспомогательные клетки нервной ткани. Все нервные клетки, нейроны, в привычном обывателю понимании, как раз и находятся в полном окружении этой глии, которая выполняет опорную, трофическую, секреторную, разграничительную и защитную функции. Один из профессоров наблюдал больного с аномалией Киари и как следствие возникшей сирингомиелией.
Спинной мозг переходит в головной через затылочное отверстие. Чуть выше этого отверстия находится задняя черепная ямка, в которой расположены мост, продолговатый мозг и мозжечок. При расширенном отверстии эти участки проваливаются в просвет, происходит их сдавление, нарушение оттока спинномозговой жидкости, приводящее к гидроцефалии, в простонародье водянке головного мозга. Спинномозговой канал расширяется и развивается сирингомиелия. Один из профессоров произнес:
– Вы все прекрасно знаете больного Иванчука, ему двадцать пять лет, синдром Киари, гидроцефалия и сирингомиелия. Кроме параличей появились небольшие признаки деменции. Если Борисов поставит на ноги этого больного, то я не то, что признать, я молиться на него стану.
Других слов не требовалось и "волю" профессоров объявили журналистам во всей красочной аранжировке возможных и невозможных событий. Но уже никто из докторов наук не сказал вслух, что лечение невозможно, они ограничивались более мягкими фразами - никто еще не вылечивал таких больных.
* * *
Борисов в своем кабинете выслушивал лечащего врача - кардиохирурга. Тот докладывал неуверенно и с непониманием.
– Больной Каратаев Иван Ильич, пятьдесят лет, кардиомиопатия с четко выраженной структурной перестройкой волокон миокарда и образованием рубцовой ткани. Хроническая сердечная недостаточность медикаментозному лечению уже практически не поддается. Не понимаю, честно сказать, Илья Николаевич, зачем вы приказали взять этого больного. Ему только пересадка сердца может помочь, но мы не трансплантологи и сердца у нас донорского нет. Ему бы в клинику Мешалкина в Новосибирске - клиент богатый, может оплатить пятьсот тысяч долларов США за пересадку.