Сибирский спрут

Незнанский Фридрих Евсеевич

Это был животрепещущий вопрос. За разные виды цветных металлов платили по-разному. Воры чувствовали себя старателями, отделявшими ценную руду от песка…

– Потом разберемся, Костыль! Хватай, и сматываемся.

– Стойте, стойте, я тут где-то видел железную бабу.

– Какую бабу? Пора идти!

– Бронзовую! А! Вон она!

Троица грабителей перешла в конец аллеи и остановилась в нерешительности перед высоким, наполовину заметенным снегом памятником.

На высоком гранитном валуне сидела едва угадываемая под слоем снега ангелоподобная

женщина, печально закрыв ладонями лицо. На обратной стороне гранитного постамента бронзовыми буквами была набрана какая-то эпитафия, но буквы так занесло снегом, что надпись совершенно не читалась. Да и бронзовый ангел, нелепо облепленный снегом, утратил свою поэтическую возвышенность и походил на сидящего снеговика.

– Да, мощная фигура, – почесывая затылок, согласились сообщники. – Только как ты ее достанешь? Она же полтонны весит.

Четвертый, обвешанный фотокамерами, тоже подошел к ним и остановился возле могилы.

– Не ной, – ответил Костыль. – Давай попробуем.

Скульптуру попытались бить ломами, надеясь, что она расколется на несколько мелких и легких частей. От ударов снег осыпался, открывая лик и руки ангела. Гранитный валун пошатнулся, затрещал, скульптура зашаталась и рухнула с постамента, но не раскололась.

– Вы ее за ноги держите, а я попробую башку отбить, – предложил Костыль.

– Давай.

Он махал ломом, пока не вспотел, но все напрасно.

– Может, хватит? – советовали более робкие подельники. – Шума слишком много. Да и сматываться пора давно…

– Подождите, жалко ее бросать, – заявил обуянный жаждой наживы Костыль. – Одна башка килограммов двадцать потянет. Сейчас я ее кувалдой пару раз огрею… О, легче пошла. Вы пилите, Шура, пилите, – смеясь, подбодрил парень самого себя, – внутри они золотые!

Он полез в мешок и достал маленькую электропилу.

– Реклама фирмы «Бош»!

Зубчатый стальной диск пилы с оглушительным визгом впился в шею бронзовой женщины. Веер огненных брызг вырвался из-под диска. Двое подельников отошли в сторону, зажали уши. Четвертый вертелся вокруг, щелкал затвором фотокамеры.

– Теперь раза два ломиком долбанем… Опля, и готово!

Костыль поднял с земли отрезанную голову.

– Э, а кочерыжка эта внутри пустая, – слегка разочарованным голосом сказал он, осматривая место среза. – Ну ладно, все равно весу немало…

– Хватит, сваливаем отсюда, – заторопили его приятели.

– Не гоните! – бахвалясь, отвечал парень. – Сначала снимусь в обнимку с трофеем.

Как заправский охотник, сумевший в одиночку завалить дикого кабана, Костыль с гордостью водрузил свою правую ногу на обезглавленную поверженную статую, а отпиленную голову положил на колено.

– Давай, очкастый, снимай.

Очкастый пару раз щелкнул камерой с разных точек, потом поменял объектив и щелкнул еще пару раз.

– Хватит. Теперь сматываемся.

– Пошли!

Тем же путем, каким они проникли на территорию кладбища, воры вынесли награбленный металлический лом и мешки с инструментами.

Вся операция заняла у них не больше часа…

Ранним туманным утром следующего дня у ворот Николаевского кладбища остановился роскошный синий «джип-чероки». Из машины вылезли двое похожих друг на друга мужчин средних лет, в представительных темных пальто и шелковых кашне. Один из них держал в руках букет белых роз.

Шлепая начищенными туфлями по жидкой снежной каше, мужчины двинулись к воротам кладбища. Бросив, как положено, мелочь просящим милостыню бабушкам, они прошли в ворота и зашагали по кленовой аллее к седьмой линии.

Василий и Кирилл Расторгуевы приходили на кладбище трижды в год – в день рождения их старшего брата Михаила, в день рождения жены Кирилла и в день их внезапной гибели… Старший Расторгуев и жена Кирилла погибли в один день – в «мерседес» Михаила ночью кто-то подложил взрывное устройство.

Впрочем, кто свел счеты с их семьей, для братьев не было тайной – за лидером севмашевской группировки Михаилом Расторгуевым давно и упорно охотились конкуренты из банды «центровых». Двадцатилетняя фотомодель красавица Елена Расторгуева оказалась в этой разборке случайной жертвой.

В день рождения жены Кирилл нес на ее могилу двадцать три белых розы – столько, сколько должно было бы исполниться в этот день Елене.

Свернув с центральной аллеи на седьмую линию и пройдя несколько метров вдоль оград чужих могил, братья остановились как вкопанные… Гранитный постамент был пуст. На треснувшей мраморной плите, накрывавшей могилу жены, лежал обезглавленный бронзовый ангел. Рядом валялись обломки гранита. Снег вокруг могилы вымесили следы ночных вандалов.

– Мать твою к… бабушке, кто-о?! – страшным голосом заревел Кирилл, бросаясь на колени рядом с поверженной статуей. – Суки! Падлы! Урою всех, из-под земли достану… Козлы! Ничего святого не осталось. Уроды!..

Пожалуй, с самого дня смерти жены Расторгуев не чувствовал такой ярости.

– Найду, живыми разорву… – орал он. – Заплатят они мне, заплатят, своей печенкой харкать будут, козлы…

Он тер рукавом пальто мокрые глаза, в бессильной злобе бил кулаком гранитный постамент, не чувствуя боли.

– Живыми закопаю… – шатаясь, словно пьяный, бормотал Кирилл, возвращаясь к машине. – Ничего святого не осталось…

Брат насилу успокоил его и повел обратно по аллее к машине.

Он залез на заднее сиденье машины и сжался в комок, дрожа, словно от холода.

Старший брат Василий, ставший после гибели Михаила главой семейного клана, порылся во внутреннем кармане пальто, извлек из похожей на табакерку серебряной коробочки круглую таблетку и протянул брату:

– Глотай.

– Что это? – поднял заплаканное лицо Кирилл.

– Ешь, не думай. Поможет.

– Я колеса, как ты, не жру! Поехали скорее домой. Водки выпью.

– А ну! – Василий ловко зажал брату руки и силой сунул ему в рот таблетку. – Я лучше знаю. Проглотил? Открой рот. Язык покажи…