Сидни Чемберс и кошмары ночи
Шрифт:
— Переодевайтесь, — приказал надзиратель.
— В чем дело?
— Вы свободны.
Сидни не мог поверить в удачу.
— Почему?
— Хотите остаться? Не задавайте вопросов — переодевайтесь и уходите.
Надзиратель провел его по коридорам со «светофорами» — на сей раз везде горел зеленый. Он оказался в вестибюле, через который вошел теперь уже не мог припомнить сколько дней назад. У выхода его поджидал Фешнер:
— Вот ваши документы. Прошу прощения, что причинили вам неудобства.
— Я
— В этом никогда не было сомнений.
— Тогда что я делал все это время здесь?
— О, каноник Чемберс, вы задаете много вопросов, а вам бы сейчас лучше помолчать. У вас влиятельный друг. Вам бы пораньше нам о нем сообщить.
— Я сообщил.
— Очень трудно было вам поверить.
— Я говорил правду.
— Теперь я понимаю. Но и в правду иногда поверить трудно. Согласны? Особенно из уст священников. Они большие мастера придумывать собственные версии правды, которые не имеют отношения к действительности. Намерения у них добрые, но почему я должен верить их словам? Может, вы мне объясните?
— Это одна из ваших знаменитых шуток?
— Нет.
— Тогда давайте поговорим в Англии.
— Сомневаюсь, чтобы англичанин сумел преподать мне урок морали. А жаль. Я получил удовольствие от наших бесед. Надеюсь, вы тоже.
Сидни понимал, что надо быть осторожным, твердил себе, что его могут заманивать в ловушку. Убеждал держаться изо всех сил, как бы его ни провоцировали на грубость.
— Я нашел их будоражащими.
— В таком случае, надеюсь, вы запомните наши беседы.
— Уверяю вас, герр Фешнер, их будет очень трудно забыть.
Они пожали друг другу руки, и Сидни проводили до выхода из «Рунде Экке». На улице его ждала Хильдегарда, стоя рядом со светло-голубым «Трабантом». Когда он поздоровался с ней, она строго на него посмотрела.
— Не прикасайся ко мне. За нами наблюдают. Садись в машину.
Сидни повиновался.
— Не смотри в мою сторону, — продолжила Хильдегарда. — Сосредоточься на дороге. — Она повернула ключ в замке зажигания, а ладонь положила ему на колено. — Гляди перед собой.
Сидни все делал так, как она говорила.
— Это ты устроила мое освобождение?
Хильдегарда улыбнулась, поправила зеркальце и тронулась с места.
— Не исключено, что за нами станут следить.
— А я решил, будто они сыты нами по горло.
— Обычная практика.
Они оказались на окраине Лейпцига. Улицы были безлюдными, трамваи ехали почти пустыми. Никакого бы солнца не хватило, чтобы построенные в брутальном стиле здания показались хоть немного теплее. Женщина, видимо жена фермера, продавала арбузы, лежавшие на прицепленной к мотоциклу грубой деревянной тележке. На перекрестке остановились, выбирая направление, уже одетые для сцены музыканты струнного оркестра. Виолончелистка, раздосадованная, что они потерялись и ей приходится тащить по
— Надеюсь, ты хороший водитель?
— Отвратительный.
Они направлялись в сторону гостиницы «Меркурий» — прямоугольного, похожего на гигантский радиоприемник здания, довлеющего над центром города своей неуместной современностью. Показался вокзал «Гауптбанхоф». Сидни спросил, в какую сторону смотреть, чтобы полюбоваться церковью Святого Фомы, где Бах был кантором хора мальчиков.
— Они тебя пытали? — вдруг спросила Хильдегарда.
— Нет, только заставили пройти испытание на детекторе лжи.
— Фешнер мне сказал.
— Ты его знаешь?
— Мой отец учил его, когда тот был студентом.
— Он мне не говорил.
— Его проинструктировали вообще тебе ничего не говорить.
— Твой отец в том числе?
— Лучше бы, чтобы ты не задавал много вопросов, Сидни. Ответ отрицательный, но нельзя здесь быть таким любопытным, как в Англии.
— Я уже заметил. Но хотя бы про твою мать спросить можно?
— Конечно, и это очень любезно с твоей стороны.
— Из-за нее я сюда приехал.
Хильдегарда проскочила на красный свет.
— Я благодарна за твой приезд и сразу должна была сказать «спасибо».
— Нет необходимости. Так как твоя мать?
— Сегодня вечером ты с ней познакомишься. Все не так плохо, как мы опасались. Она действительно упала, но инсульта не случилось. Однако она сильно перепугалась. Сожалею, что мне пришлось уехать, и ты не застал меня в Берлине. Если бы я находилась дома, ничего подобного не произошло бы.
— Зато мне выпало приключение.
— Ты называешь это приключением?
— Испытания закончились, и я смотрю на все в радужном свете.
— Испытания не заканчиваются никогда, Сидни. Только не в этой стране.
— А разве не следует выражаться осторожнее?
— Начинаешь понимать ситуацию. Хотя надеюсь, что в «Штази» ты не работаешь, если только не успели завербовать.
— Такие, как я, им не нужны.
— Им всякие нужны.
— Мне казалось, я уже научился ничему не удивляться.
— Значит, провел в ГДР недостаточно времени.
Они въехали в жилой район. Хильдегарда объяснила, что дом, где она выросла, находится в восточной части города, на Густав Малерштрассе. Запоздалые покупатели несли домой банки с шпревальдскими огурцами, торты и бутылки с немецкой «Вита-колой». С транспарантов на правительственных и муниципальных зданиях смотрели лица Первого секретаря компартии Вальтера Ульбрихта, президента ГДР Вильгельма Пика и председателя правительства Отто Гротеволя. Сидни все еще приглядывался к символам социализма.