Когда они в тот день вернулись домой, доставив тетушку и дядю Йоопа в их квартиру, мама все так же сидела на стуле у окна, выходящего в сад, спокойная и довольная. Она сидела, расставив
тяжелые, опухшие, похожие на бревна ноги; широкая цветастая юбка провисала между колен. А над коленями возвышался огромный живот. На юбке был узор из жимолости: зеленые стебли, листья и пышные гроздья лиловых цветов. Щеки у матери горели лихорадочным румянцем, а глаза излучали свет, который шел, казалось, из самой глубины ее существа. Папа был взволнован. Против обыкновения он бегал взад и вперед по комнате перед монументально неподвижной матерью и, энергично жестикулируя, пересказывал события прошедшего дня. Когда он наконец спросил, что она обо всем этом думает, мать улыбнулась. Она вовсе и не слушала его. Она просто дремала.
Через месяц ребенок родился: девочка. Для кронпринца мало что изменилось. Он только чувствовал себя еще более одиноким. Мартышка отчаянно ревновала то ребенка к матери, то мать к ребенку.
Дедушка в восемьдесят
лет умер от сердечного приступа за неделю до того, как он должен был переселиться в дом для престарелых, а Теет — в Эвейк. Теет нашел его в постели, застывшим в неестественной позе, со сведенными судорогой конечностями. Кронпринц ходил проститься с ним в часовню, где было выставлено тело. Ему было трудно найти сходство между покойником в белой рубашке, с четками в сложенных руках и живым дедушкой, которого он знал. Наиболее поразительным в покойнике были огромные ноздри. Через них его душа и покинула тело.
Как-то летним вечером пришло известие, что сарай и лесопилка сгорели. Градус Янсен прогуливался после полудня по территории в отменном настроении, предвкушая, как он все здесь перестроит и переоборудует, и небрежно бросил через плечо окурок. Застрахованное на большую сумму ветхое имущество, от которого Янсен отказался, перешло после смерти дедушки в собственность папы.
Тетушка и дядя Йооп купили в городе большой дом. Они назвали его «Йокатикейохюжоивэлдадови».