Сифилис
Шрифт:
– Слышать не желаю!
– Анна Гавриловна демонстративно заткнула уши.
– Вы пытаетесь укрыться под маской порядочной женщины, но по существу являетесь типичным примером аморального человека! В состоянии опьянения - не отпирайтесь!
– вы не побрезговали вкусить запретного плода, а придя в себя после пьяного угара, намереваетесь оправдаться мнимым насилием над подвыпившей женщиной!
Борзов страдальчески поднял брови:
– Сергей Модестович, не сочтите за труд, разыщите Мнухина. Он нуждается в немедленном осмотре!
Сергей Модестович,
В кабинете повисла тягостная пауза. Борзов ходил взадвперед и теребил ус.
– Некоторые как рассуждают: побеждены, мол, венерические болезни, а разговорчики о них вызывают только нездоровый интерес молодежи к вопросам половой жизни. Это чистой воды лицемерие и ханжество, - Борзов подлил чернил неутомимо стенографирующей @нне Гавриловне.
– Сколько трудов написано о пользе аскетизма намного больше, чем о вреде последнего. И все прахом. А ведь при воздержании человек ощущает огромный прилив сил, возрастает продуктивность труда, и, наоборот, кроме моральной опустошенности, потери интереса к окружающему, половая жизнь ничего не дает. Правильно в народе говорят: "Половая жизнь, развращенность и цинизм в одном поле растут".
Сергей Модестович ввел в кабинет злого, упирающегося Мнухина.
– Я буду жаловаться! Я доберусь до высших инстанций, я от вас не оставлю камня на камне!
– Мнухин скинул ботинки, снял носки, зашнуровался и надел носки на руки.
– Чтоб заразы не нахвататься!
– дерзко пояснил он.
– Как вам будет угодно, любезный Андрей Андреевич, - начал вкрадчиво Борзов.
– У нас есть предположение, что вы являетесь носителем инфекции, именуемой "сифилис".
– Сифилис?! Какая гадость! Уж лучше рак или простатит!
– с пафосом вскричал Мнухин, скрестив на груди руки в носках и выпятив губу.
– Лариса Васильевна предполагает, что заразилась именно от вас, - продолжал Борзов.
Бедная Лариса Васильевна дрожала, ни жива ни мертва, прикрыв лобок ладонями. Мнухин даже не удостоил ее взглядом.
– Более того, Андрей Андреевич, - заключил Борзов, - Лариса Васильевна открылась, что вы принудили ее...
Мнухин исполнился фальшивого достоинства:
– Она лжет, негодяйка такая!
– Сергей Модестович!
– молодецки крикнул Борзов. Займитесь Андрей Андреичем! Препоручаю его на ваше усмотрение.
Мнухин, сопровождаемый Сергеем Модестовичем, с гордо поднятой головой удалился за ширму.
Все, что там происходило, Лариса Васильевна видела так, будто находилась в театре теней. Мнухин пару раз возмущенно сказал:
– Я не обязан отчитываться!
– ойкнул: - Коновал!
Потом Сергей Модестович бросил в лоток какой-то инструмент и устало пробасил:
– Акимовна! Готовь бужи!
Приковыляла нянька, толкая перед собой тележку. На салфетках лежали острые спицы различных калибров.
– Отлично!
– Тень Сергея Модестовича взяла неправдоподобно увеличившийся буж. Другой рукой Сергей Модестович
– Знать ничего не знаю, - прошипел Мнухин.
Сергей Модестович сменил буж.
– Ссильничал?!
Мнухин терпел, как партизан, и тихо матерился. На третьем буже он сорвался:
– Да, да, ну и что тут такого?! Она сама хотела!
Сергей Модестович, схожий с тореадором, выглянул из-за ширмы.
– Андрей Андреич в насилии сознаются!
– Правда восторжествовала!
– Борзов ободряюще посмотрел на Ларису Васильевну.
– Это первое, - заключил Сергей Модестович, - а второе - у нашего Анри Андреича сифилиса не обнаружено.
– Поздравляем, легко отделались, - сказал Борзов.
– Малой кровью, - усмехаясь, подтвердил Сергей Модестович.
– Камня на камне не оставлю!
– Мнухин подтянул носки и уничтожающе оглядел Ларису Васильевну.
– Уволю! Завтра же!
– и вышел, шарахнув дверью.
*
– Хотелось бы ляпнуть: "Подыхай, развратная баба!", но эмоции врача не должны брать верх над его разумом, - невесело диктовал Борзов.
Лариса Васильевна не знала, куда глаза девать.
– Голубушка, вам придется рассказать нам все, - сказал наконец Борзов, - думаю, что уместно напомнить об уголовной ответственности за преступное укрывательство фактов.
– Я клянусь, что за последние полгода ни с кем не вступала в половые контакты, кроме Мнухина, - вытянувшись в струнку, отчеканила Лариса Васильевна.
– Не брешешь?
– спросил Борзов с каким-то деревенским простодушием.
– А то у меня сердце схватило... Инфаркт, не дай бог. Вот помру - что станет с пасекой в Лихтовке? Пропадут мои пчелки... Ведь такие разумные твари, диву даешься!
Борзов как-то сразу подряхлел и растерял профессорский лоск.
– Я ведь в селе-то родился, пастушил мальцом, гусей пас, мамку с папкой уважал... Кабы не мед-прополис, давно там был бы.
– Он многозначительно потыкал пальцем в потолок.
– До чего в деревне хорошо: сидишь в глубине цветущего сада, пьешь душистый крепкий чай, на столе шумит старинный самовар, и Анна Гавриловна пироги подает...
– Борзов словно отмахнулся от восхитительного видения. Анна Гавриловна и Сергей Модестович в это время слезно умилялись.
– Читать любите?
– Неожиданно опростившийся Борзов осторожно плел туман из всяких "таперя", "кубыть", "дюже", и Ларисе Васильевне померещилась чужая, книжная любовь, хрященосый казак, казачка в стогу, вихри враждебные, выстрелы и река, величавая, как ртуть...
– Отчего же, голубушка, ваш выбор пал на "Тихий Дон"?
– Чем плох Шолохов?
– удивилась Лариса Васильевна.
– Какая художественная неразборчивость, - прошипела Анна Гавриловна.
– И беспечность, - добавил Борзов.
– Анна Гавриловна, принесите экземплярчик издания...