Сила меча
Шрифт:
Не был вовсе Олег “железным”, каким мы его себе представляли. Он прекрасно держался, но – “через не могу””. И только потому, что иначе было нельзя. Ради Ромки, ради меня, ради всех наших пацанов, ответственность за которых взял на себя.
Я вдруг почувствовал, каким тяжёлым грузом лежит эта ответственность на не таких уж и широких, как мне когда-то казалось, плечах Олега.
И меня неожиданно затрясло. Как тогда Ромку.
Олег обхватил меня рукой за плечи и стал утешать. Как тогда Ромку.
— Ну что ты, Макс. Всё позади. Всё хорошо. Ну, вот тебе раз.
Я уткнулся лицом в его плечо и с каким-то болезненным облегчением заплакал. Первый раз за последние три года. До этого последний раз я плакал, когда проводил в Ригу отца. Всё накопившееся за день выходило со слезами. Олега я не стеснялся. Его не нужно было стесняться. Он был своим. Почти таким же близким и родным, как мама. И как когда-то папа…
Слёзы лились и лились, безостановочно, а меня продолжало трясти. Не только, наверное из-за пережитого страха близости и реальности смерти. Я вдруг понял, что сегодня моё детство закончилось. Навсегда. Я уже не смогу быть больше таким беззаботным, как раньше, так же, как раньше, относиться к Олегу – как к абсолютно надёжному, не имеющему слабостей и недостатков защитнику и вожаку.
Я очень остро, всем существом почувствовал, что Олег не всегда сможет всех нас защитить от таких вот гадов, на какого нарвался сегодня Ромка. Этих самых гадов много ещё бродит где-то по свету, и когда им попадаются такие вот беззащитные ребятишки, как Ромка, далеко не всегда рядом оказывается кто-нибудь такой, как Олег. А если и оказывается рядом, вступает в смертельную схватку, далеко не всегда побеждает в ней…
Постепенно я всё-таки стал успокаиваться. И мне всё-таки стало немного стыдно. Как-никак – четырнадцать лет, уже не ребёнок. Я отлепился наконец от плеча Олега, встал, сходил в школу и умылся. Когда вернулся, Олег всё так же сидел на скамейке, как-то бессильно опустив плечи. Выражение его лица мне очень не понравилось. Я опять уселся рядом и бесцеремонно встряхнул его за руку.
— Олег Иванович! Что с вами? О чём вы думаете?
Олег крепко растёр ладонями лицо, согнал с него испугавшее меня выражение горечи и бессилия.
— Да так. Нормально всё, Макс. Устал я что-то сегодня. Пошли спать?
Но я не отстал от него. Мне обязательно нужно было знать, что так сильно беспокоит Олега. И я почти так же назойливо, как тогда Ромку, стал его допрашивать.
Прежде всего меня интересовало, удалось ли ему надёжно спрятать следы, не найдут ли его менты. К моему немалому удивлению, Олег по этому поводу не беспокоился. Действительно не беспокоился, а вовсе не делал вид, теперь я почему-то мог точно чувствовать его истинное настроение.
— Думаете, Ромка всё-таки не расскажет ничего родителям? – сам я, несмотря на твёрдое обещание Ромки, вовсе не был в этом уверен.
— Да ты что, Макс? Как это, “не расскажет”? Давно уже рассказал.
Я и сам этого сильно опасался. Но мне стало обидно за Ромку, очень уж уверенно Олег говорил о его предательстве,
Но Олег успокаивающе засмеялся и стал объяснять.
— Да не предатель он вовсе. Он – ребёнок. Совершенно домашний, совсем как ты (я вспыхнул, но промолчал), даже ещё хуже. Послушный и воспитанный. Такие вот, кстати, чаще всего жертвами и становятся… Какой-нибудь уличный мальчишка не очень-то позволит себя увести в заросли, такой вой поднимет… А Ромка приучен вести себя тихо и вежливо, особенно со взрослыми, он просто не может представить себе, как это можно – не послушаться взрослого, возражать ему…
Олег замолчал, скривился, как от зубной боли. Потом опять растёр ладонями лицо и продолжал.
— И что, ты думаешь, родители не заметили, что с их ребёнком явно что-то случилось, как минимум что-то смертельно его напугало? Заметили, конечно, не могли не заметить. И, естественно, учинили ему допрос. С пристрастием, по полной программе. И что, ты считаешь, что этот допрос Ромка смог бы выдержать и ничего не сказать? Этот-то интеллигентик? Который и тебе-то отвечал, хотя от слёз заходился! И ему даже в голову не пришло послать тебя подальше, дескать, не до тебя сейчас. Конечно, он поупирался немного, но как только мы ушли, всё тут же и выложил. Не мог он не рассказать самым близким для него людям, что с ним только что случилось. Это, кстати, я так думаю, и тот выродок отлично понимал. Поэтому если бы не мы, в живых Ромку он бы ни за что не оставил.
Меня опять начало трясти. Но я страшным усилием воли скрутил начинавшую вновь подниматься истерику. И спросил у Олега, почему он думает, что Ромку обязательно бы убили. Хотя и так всё было ясно.
— Ну, Макс… Какого-нибудь уличного пацана он мог бы ещё потом отпустить живым, припугнуть, сказать ему что-нибудь типа: “Рот раскроешь, и все будут знать, что ты – пидор”. И тот, скорее всего, и впрямь молчал бы о своей беде как рыба об лёд, уличные пацаны вполне себе представляют, что это значит – прослыть “пидором”. С Ромкой такое не могло пройти, у него на лбу написано, крупными буквами, что не сможет он молчать перед родителями. Так что, Макс, жив Ромка только благодаря тому, что понесла тебя нелёгкая в те заросли…
Мне ещё раз пришлось до предела напрячься, чтобы опять позорно не разреветься, даже губу себе прокусил.
А Олег продолжал дальше. Успокаивал меня, а может быть заодно – и себя.
— Конечно, рассказал он, что случилось. Но что он рассказал? Что какой-то мужик стал к нему приставать, но тут появился благородный герой, то бишь я, – Олег невесело усмехнулся – и отметелил мужика так, что тому мало не показалось. Про то, что тот выродок уже успел заставить его раздеться, про нож – Ромка, щадя нервы родителей, да и из-за собственной стыдливости, скорее всего, “забыл”. А про то, что мужик “отключился” и, находясь “в отключке”, умудрился обделаться “со страху” – тем более вряд ли сказал. Про такое воспитанному, интеллигентному мальчику вслух говорить неприлично.