Сила притяжения
Шрифт:
Я серьёзно. Мой отец был ходячим несчастьем. Он постоянно либо забывал документы, или чемодан свой терял, или всё сразу — а почему нет? А Сашка унаследовал эту черту вместе со страстью к танцам.
Я до сих пор помню историю, которая случилась с нами пару лет назад, когда я только закончила второй курс. Мы решили полететь в Израиль. А что — там красиво, тепло, культура такая, колоритная и интересная. А ещё — самый защищённый в мире аэропорт. И в этом мы убедились на собственной шкуре. Но обо всём по порядку.
Полёт нам понравился. Авиакомпания была неплохой, персонал — улыбчивым, а сам
Нас разделили. Серьёзно — Сашу, как самого маленького, оставили с мамой в одной колонне дожидающихся таможни людей, а меня с папой засунули в две другие. Ладно, думаю, не беда. Очередь моя подошла быстро, я бодро ответила на стандартный перечень вопросов: цель поездки, как надолго, что с собой везёте, сколько денег, где будете жить, кем вам приходятся те люди, что прилетели с вами. Когда невысокий коренастенький мужчина с акцентом выяснил, кажется, всю мою подноготную (мне казалось, что он вот-вот спросит мою группу крови и какие на мне в тот день были трусики), он, наконец, поставил заветную печать и отпустил меня восвояси.
Позволив другому мужику похлопать меня (читать — полапать!) в попытке найти что-то запрещенное, а третьему — изучить вдоль и поперёк мою сумочку, я всё же получила свободу и была отпущена восвояси. На входе в отдел выдачи багажа меня уже ждали мама с Сашкой. Папы не было.
— Ты отца не видела? — едва я подошла, спросила мама.
Я покачала головой:
— Как-то не сложилось у нас с этим. А что такое?
— Не знаю, — нервно дёрнула плечом мама, заметно нервничая, — Долго его нет.
— Да ладно тебе. Я тоже только подошла. Сейчас и батенька нарисуется, — попыталась я её успокоить.
И он нарисовался. В сопровождении двух сотрудников службы безопасности. Они прошли мимо нас и буквально втолкнули отца в какую-то комнату. Он успел только послать нам ободряющую улыбку — и дверь захлопнулась.
— Не поняла, — озадаченно протянула я, пытаясь въехать в происходящее.
А мама, недолго думая, пошла разбираться. Подойдя к комнате, она попыталась открыть дверь, однако её вежливо, но твёрдо остановили.
— Вам туда нельзя, — сказал один их сотрудников аэропорта, чуть коверкая русские слова и перекрывая вход.
— Что значит — нельзя? — в голосе мамы скользило волнение и раздражение, — Там мой муж. Пустите.
— Простите, но нет, — покачал головой мужчина.
— В смысле нет? — родительница явно начинала терять терпение, — Что вы там с ним вообще делаете?!
— Ему просто зададут несколько вопросов. Это стандартная процедура.
— Стандартная?! — взвизгнула мама, — Меня вы почему-то в эту каморку для швабр не запихивали! И сына моего — тоже! Ань, а тебя? — бросила она взгляд в мою сторону.
— Нет, такого не припомню, — призналась я, чувствуя себя несколько неловко.
Я волновалась за папу — в конце концов, реально, куда его повели и зачем? Но вместе с тем я понимала, что тот мужик, который стал объектом ярости моей мамы, был в этом не виноват. Он просто делал свою работу.
— Вот видите! — торжествующе воскликнула родительница, — Так какого, простите меня,
— Мэм… — я заметила, что у мужчины покраснела шея и поспешила вмешаться.
— Мама, успокойся, — тронув её за руку, я чуть ли не силком оттащила её от той злополучной двери, — Всё нормально. Папу скоро отпустят. В конце концов, он же не преступник, и его не разыскивает полмира. Ведь так? — уточнила я на всякий случай.
— Конечно, нет! — воскликнула мама, вся красная от злости, духоты и усталости, — Дурдом какой-то, честное слово, — добавила она едва слышно.
Папу пытали минут двадцать. Ну, не пытали, а расспрашивали. Очень и очень подробно, обо всём — семье, жизни, работе. Оказалось, что таможню насторожило слишком большое количество штампов в отцовском паспорте — он часто ездил со своими учениками на конкурсы, гастроли и мастер-классы, поэтому его документ напоминал очень интересный путеводитель. И это не внушило доверие чутким евреям. Это был первый раз на моей памяти, когда танцы сыграли с человеком такую злую шутку.
В общем, приятным это приключение назвать было нельзя — мама до сих пор начинала ругаться, стоило кому-то вспомнить тот случай. Но зато мы его точно вряд ли когда-нибудь забудем.
Но в тот день подруг мне было нечем порадовать — как ни странно, отпуск прошёл без сучка, без задоринки. Разве что в последний день папа с Сашей проспали и мы едва не опоздали на самолёт, но это так, мелочи.
Поэтому я ограничилась тем, что провела краткий экскурс по своему летнему евротуру, и мы просто занялись любимым женским занятием — начали перемывать косточки тем, кто пока к нам не присоединился. А что — сами были виноваты. Нечего опаздывать.
Время уже подбиралось в 8:30, а это значило, что нам пора было закругляться и разбредаться по аудиториям, когда дверь в кафетерий с грохотом распахнулась, явив миру местного бога. По его скромному мнению.
Юлиан Кораблёв. Звезда, гордость и надежда всея университета. Мальчик, которого при рождении поцеловал сразу Бог, все греческие музы и кто там ещё у нас отвечал за таланты? Это нужно было спросить у самого Юлиана, потому что он был чем-то вроде местного гения. Мальчик-гугл — так его ещё называли, потому что, клянусь, этот парень знал всё! А что не знал — загугливал и узнавал. Как потоки информации усваивала его бедовая голова — не было известно, как мне кажется, даже ему.
Кроме того, он был ещё и талантливым. Учась вместе со мной на факультете искусств, он умудрялся изучать и вокал, и актерское мастерство, и музыку. Такой, знаете — и швец, и жнец и на дуде игрец. Вот только танцы ему не давались, и от этого в моей душе нередко поднималась волна злорадного удовлетворения. И это притом, что парень был младше меня на год. Как он умудрился оказаться на четвёртом курсе вместо третьего? Говорю же — он был хренов гений.
Да, вы правильно поняли — большую часть времени этот парень меня раздражал. Он был наглым, самоуверенным, невероятно красивым. И Юлиан знал об этом. Более того — нагло этим пользовался. Всеми своими данными. В учёбе, в творчестве, в дополнительных занятиях — он всегда стремился быть первым. А поскольку к тому же стремилась и я — мы нередко становились соперниками.