Сила слабых. Женщины в истории России (XI-XIX вв.)
Шрифт:
Конец 70-х годов принес Цебриковой два горьких личных удара: в 1879 году скончался лежавший три года в параличе ее отец, двумя годами ранее — в 1877 году умер Некрасов. На смерть Некрасова Цебрикова откликнулась некрологом, помещенным в приложении к февральской книжке журнала «Воспитание и обучение» за 1878 год за подписью «М. Артемьева». Хвалебные отзывы о поэзии Некрасова не поощрялись цензурой, даже родное детище поэта — журнал «Отечественные записки» — ограничился скромным кратким некрологом. Велико было негодование цензоров, когда обнаружилось, что какая-то М. Артемьева «восхваляет личность Некрасова и его литературную деятельность как издателя «Современника» 1847 — 1866 годов и «Отечественных записок»
267
Кулиш Ж. В. Об одном забытом некрологе.— «Русская литература», 1972, № 4, с. 147.
После смерти Некрасова в «Отечественных записках» Цебрикова уже не печаталась. Ее статьи появлялись время от времени в других петербургских журналах.
Началось второе десятилетие ее литературно-публицистической деятельности, совпавшее с тяжелейшим десятилетием русской истории.
После покушения на императора Александра II, убитого народовольцами, затем гибели пятерых из них па эшафоте начались годы безвременья, растерянных идеалов, ненайденных решений, погибших иллюзий. Друзья Цебриковой разбросаны но тюрьмам и ссылкам. В 1889 году в Саратове умирает Н. Г. Чернышевский. В ссылке оказывается и ее друг Берви-Флеровский. В пролет лестницы в приступе отчаяния бросается Гаршин. Нужно что-то делать, но что? Цебрикова решается на дерзкий поступок: она пишет открытое письмо императору Александру III.
В жизни каждого человека бывают переломы судьбы, идущие как бы со стороны, связанные с объективными невзгодами. Но настоящим мужеством владеет, пожалуй, лишь тот, кто способен сам круто изменить прежнюю жизнь. К числу таких подлинно мужественных натур принадлежала и Мария Цебрикова.
Неожиданным свидетелем этого этапа ее биографии оказалась англичанка Этель Буль, впоследствии автор прославленной книги «Овод», Этель Лилиан Войнич. Буль, или Булочка, как звали ее русские друзья, приехала в Россию из Лондона в 1887 году. Булочка познакомилась со Степняком-Кравчинским и его женой Фанни Марковной в Лондоне, где они поселились после покушения Степняка-Кравчинского на шефа жандармов Мезенцева. Сестра Фанни Марковны, оставшаяся в России, была замужем за родственником Цебриковой Карауловым, арестованным и сидевшим в Петропавловской крепости. Цебрикова была дружна с семьей Карауловых, куда приехала английская гостья.
Мария Константиновна в ту пору была едва ли не вдвое старше англичанки Буль, по это не помешало ей стать ее близким другом. Цебрикова рассказывала ей о русской литературе, о своих встречах с Некрасовым, Тургеневым, Щедриным. Поделилась она с ней и своим намерением написать письмо царю. Этот план Цебрикова обдумывала уже давно, три года. Но отчетливо представляя себе, что этот шаг может стать для нее роковым, прервет ее литературную и общественную деятельность, что она «заживо себя похоронит», откладывала исполнение своего намерения.
Ей пришлось бы многим пожертвовать и вовсе не из области личных интересов и тщеславия.
Цебрикова в ту пору — активная деятельница Красного Креста. К ней нескончаемым потоком идут письма от заключенных, приходят хлопотать родные: мать за сына, невеста за жениха, отец за дочь.
У нее скопился огромный обличительный материал — переплетенные письма от заключенных и ссыльных, и чем больше было этих писем, тем сильнее «в душе копилась жажда крикнуть на весь русский мир — смотри, что творят и что ты терпишь!»
Не зря спустя несколько лет Цебрикова сблизилась с Львом Толстым, ее мучило то же состояние духа, которое впоследствии, в нору столыпинских казней, заставило Толстого воскликнуть:
Цебрикова всегда была поборницей того взгляда, что для России гораздо важнее просветительная работа, чем эксцессы революционного терроризма. Это убеждение она высказывала в свое время в Швейцарии на митинге, посвященном Нечаеву. Об этом писала и в своих статьях: «Я всегда боялась крови и находила, что Россия слишком дорого платится за развитие дела выпалыванием лучших всходов молодых поколений» [268] . Цебрикова сожалела, что лучшие молодые силы уходили в снега Сибири, а на «обыденную работу мирного прогресса оставались умственные и нравственные оборыши».
268
Цебрикова М. К. Письмо к Александру III с приложением написанных для настоящего издания воспоминаний автора. СПб., 1906, с. 38. Далее всюду цитируется это издание.
Всю жизнь воевавшая с цензурой, Цебрикова попыталась организовать ей отпор среди писателей. В ее голове созрел донкихотский план — составить писательский адрес Александру III или просто сговориться всем и «к назначенному дню напечатать такие статьи, что или закрывай все газеты и журналы, или изменяй порядки». Никто не решился последовать се совету. Тогда, повторяя как заклинание строчки Виктора Гюго: «Если будет тысяча, я один из них, будет сто, будет десять, я один из них; и десяти не будет — пусть буду я один»,— Цебрикова решилась действовать в одиночку.
«Посещая друзей, заключенных в тюрьмах,— объясняла Цебрикова, — я всегда чувствовала угрызения совести и спрашивала себя: «Вот они страдают, почему же я ничего не делаю?» Друзья говорят мне, что мой поступок — напрасное безрассудство, что я решаюсь заплатить слишком дорого за ничтожный результат. Но разве есть меры и весы для нравственного влияния?» [269]
Ей дороги не политическая выгода, не немедленный практический результат. Цебрикова хочет спасти честь — и свою собственную, и честь русской литературы. Из писем, присланных ей из Сибири, она составляет брошюру «Каторга и ссылка», которую вывозит в Англию «мисс Булочка» — будущая писательница Войнич.
269
Письмо М. К. Цебриковой к Дж. Кеннану, с. 33.
Но где напечатать обличительное письмо царю? в России один за другим шли провалы подпольных типографий, так что не было никакой надежды на то, что удастся напечатать письмо и распространить его прежде, чем текст его перехватят.
Остается одно: ехать за границу и напечатать письмо там. Но Цебрикова давно состоит под надзором полиции — пустят ли? Ведь заграничного паспорта ей не дают с последней поездки в Швейцарию в 1872 году. Мария Константиновна распускает слух, что собралась ехать в Америку, читать там лекции по русской литературе, что будто бы уезжает туда на несколько лет. Для правдоподобия она даже распродает вещи и книги. В ее тайну посвящен один только друг, которому она оставляет деньги, вырученные от продажи имущества.
Цебрикова решает ехать за границу морем через Одессу. В Севастополе ее задерживают на неделю, не выдают заграничного паспорта, в канцелярии градоначальника долго меряют «пытливым грозным и глупым взглядом». Наконец, Мария Константиновна всходит на пароход, но и там жандармы бесконечно вертят ее паспорт, будто учуяв, что эта немолодая дама везет какую-то контрабанду. Стенки и дно ящика с табаком, с которым не расстается Цебрикова, оклеены бумагой. За верхним ее слоем спрятаны черновики письма к царю.