Сильнее боли
Шрифт:
Он тоже мог передавать им данные, даже внушить что угодно в это время, но это, к счастью, могло произойти только по его воле, а он этого делать не хотел, поскольку считал крайне неэтичным. Конечно, сам он тоже «подсматривал» и «подслушивал», тем более, за самыми близкими ему людьми, но делал это невольно, никто не спрашивал его согласия – информация копировалась в его память, словно та и впрямь была всего лишь жестким диском, бездушным винчестером, подключенным к процессорному чипу – мозгу. Он сильно переживал, ощущал непреодолимое чувство вины, но что он мог с этим поделать? Так что теперь он стал невольным свидетелем всего, что происходило с сыном, которого он очень любил и, как уже думал, давно потерял.
Позже
К огромному своему сожалению, он опоздал еще с одним открытием. Оказалось, что он мог лечить людей. Причем не обязательно тех, кто был подключен к нему напрямую, но и тех, кто просто находился рядом. И себя в том числе. Но это не касалось совсем уж критических случаев. Отрастить, к примеру, утраченную конечность он бы не смог. Так что, возможно, и съевший его мать рак он бы победить не сумел. Однако чувство вины продолжало жечь его до сих пор.
Но самое главное, что он уяснил из своего неожиданного приобретения, – потенциально он стал практически всесильным; он мог подключиться к сотне, тысяче, к любому количеству людей, с которыми встречался лично, и пережить такое же количество жизней, узнать все, что знали они. Ограничением могли стать разве что физические возможности его мозга, объем его памяти. Кто знает, не сошел бы он с ума уже на втором десятке, а то и раньше? Экспериментировать ему не хотелось, и вовсе не от страха стать безумным шизофреником, а все от того же вызывающего буквальное отвращение неприятия чудовищной неэтичности, моральной невозможности делать это. А ведь он мог стать супершпионом, да что там – владыкой, властителем, стоило внушать подключенным к нему мозгам все что угодно. Но возможно, что и не все, он не проверял.
– А Голубев, значит, проверил, – после того как отец Тараса закончил рассказ, сказала Галя. – На нас… Дикость!
–Не думаю, что на вас, – печально покачал головой бывший летчик. – Наверняка вы были не первыми. Но его можно все-таки как-то понять…
–Понять?! – воскликнул молчавший до сих пор Тарас. Похоже, рассказ отца потряс его, он выглядел обалдевшим и в то же время донельзя возбужденным. – Да как можно понять эту мерзость, эту гадость, эту… – Тарас захлебнулся возмущением и закончил, почти крича: – Но ведь ты же не стал этого делать! Ведь тебе это было противно, отвратительно! А ведь он твой друг! Почему же он смог?!
–Не забывайте, что Кир – инвалид! – стукнул кулаком по колену отставной майор. – И не просто инвалид, без руки или ноги, а человек, навечно прикованный к инвалидному креслу! Он полностью потерял способность двигаться. Шевелятся лишь голова и руки. Вы можете представить себя на его месте?
Галя попробовала, но ей стало жутко. Она даже поболтала ногами, чтобы убедиться в их способности двигаться. А Тарас угрюмо буркнул:
–Ну и что?
–А то, что ему, видимо, хотелось испытывать то, что чувствует здоровый человек.
–Ясно мне, что он хотел испытывать, – снова буркнул стремительно вдруг покрасневший Тарас.
Галя сразу поняла, что он имел сейчас в виду и что именно вспомнил. Конечно же, их первую встречу. И она внезапно поняла, что отец Тараса наверняка прав. Теперь стало ясно, зачем было нужно то, чему она не
–А убийства? Это тоже хотелось испытывать несчастному инвалиду? Боль, страх, чувство беспомощности, унижение – это ему тоже было в кайф?
–Наверное, – очень тихо ответил отец Тараса и опустил голову.
–Тогда он не просто инвалид, ваш ведомый. Он моральный урод.
Бывший летчик вскинул на Галю полные боли глаза, но промолчал.
–И он тем более урод, – добавил Тарас, – что использовал в своих забавах ребенка.
–Наверное, вы правы, – вновь потупив взгляд, сказал его отец. – Нет, вы, конечно же, правы. И я очень долго не мог поверить, что это делает именно Кирилл. Когда с тобой стали происходить странные вещи, я догадался, что это такое. Не сразу, но достаточно быстро. Вот только на Кира подумать не мог. Я предположил, что мы с ним не одни такие и что так развлекается кто-то еще. Я думал так достаточно долго. Ведь я сразу проверил, кому принадлежит дача, на которой… все началось.
Галя внезапно вспыхнула и прижала к щекам ладони. До нее только сейчас дошло, что отец Тараса пережил то же самое, что и его сын! То есть и то, что делали они с Тарасом на той самой даче. Да и не только там. Получалось, что теперь все, даже самое интимное, что произойдет у них с Тарасом, будет знать, ощущать, видеть, чувствовать и его отец? Дикость!.. С ними всегда теперь, даже в постели, станет невольно присутствовать третий… Дикость, дикость, дикость!
Между тем бывший летчик продолжал:
–Дачный участок был записан на какую-то женщину с незнакомой фамилией. И я уверился, что Кир тут ни при чем. Первое подозрение закралось во время взрыва. Так могли взорваться только боеприпасы. А когда прошла очередная репликация и я понял, что ты видел в погребе ракеты класса «воздух – воздух», я уже был почти уверен, что это Кир. Гнал от себя эту мысль, придумывал какие-то нелепые гипотезы, но все-таки знал уже, что Кирилл стал не тем, кого я помнил, с кем летал в паре…
–Но почему там оказались ракеты? И как ты сам выжил после такого взрыва? – воскликнул Тарас.
–На первый вопрос у меня нет точного ответа. Могу лишь догадываться. Мы ведь до Мончегорска служили здесь. Я уехал туда в конце девяностого, а Кирилл года на полтора-два позже. Ну а что творилось в армии, да и вообще в стране, в начале девяностых, рассказывать, я думаю, не стоит. Тащили кто что мог. И украсть боевые ракеты тому, кто имел с ними дело, похоже, не представляло очень уж большой сложности. Не было по крайней мере чем-то уж совсем невероятным. Другой вопрос, что это делал Кирилл… – Отставной майор сокрушенно покачал головой. – Видимо, я все-таки знал его слишком плохо. А возможно, его просто заставили. Мало ли… Такое было мутное время, когда нельзя ни от чего зарекаться. Вот я, пожалуй, и ответил на твой первый вопрос. Ну а второй – совсем легкий. Я же говорил, что умею лечить, в том числе и себя. Еще во время драки с тем зомби, когда дым и огонь стали невыносимыми, я постоянно себя регенерировал, что ли… Потому и продержался дольше него. Но я все-таки не всемогущий и неуязвимый какой-то, поэтому выбрался из горящего дома на последнем издыхании, обожженный внутри и снаружи. Казалось, даже легкие выгорели, я почти не мог дышать. Но знал, что надо убираться подальше, будто предчувствовал, что сейчас рванет. Хорошо, что река была рядом. Меня спас ее обрывистый берег. Я дополз до обрыва и еще в падении почувствовал, как вздрогнул воздух. Волна огня и осколки пролетели над самой головой, возможно, что жар бы меня все-таки убил, но меня отбросило в реку. В общем, спасло меня чудо. Я долго восстанавливался потом, и то вот не совсем еще… – Он снова снял кепку и наклонил лысину, покрытую тонкой розовой кожицей.