Сильнее разума
Шрифт:
Нет! Это просто безумие! Так не бывает! Мелисса пошатнулась. Незнакомец едва успел подержать ее.
— Подождите! — взмолился он, видя, что девушка намерена уйти, и поскорее. — Подождите! — И, жадно вглядываясь в ее лицо, отрывисто спросил:
— Кто ваш отец?
Девушка горестно покачала головой.
— Я… я не знаю. — Голос ее дрожал и срывался. — Мать ничего мне не рассказывала…
Думаю, она и сама не знала…
Лицо смуглого незнакомца исказилось от негодования.
— О, Барбара знала, еще как знала! Возможно, наш роман
Внезапно выражение его лица изменилось.
Незнакомец потрясение уставился на Мелиссу. И внезапно, словно гром прогремел с ясного неба, девушка осознала, отчего тот кажется ей таким знакомым. Все дело в глазах.
Глаза итальянца были чуть более темного оттенка, нежели ее собственные, но это были ее глаза, никакой ошибки тут быть не могло!
— Наверное… — произнес он с какой-то странной интонацией, от которой у Мелиссы замерло сердце. — Наверное, нам необходимо поговорить.
Один разговор по душам — и жизнь девушки изменилась словно по волшебству. Однойединственной беседы Джованни хватило, чтобы признать ее, Мелиссу Гринбери, родной дочерью. Никаких доказательств он не требовал, но признал ее безоговорочно, принял ее в свое сердце, в свою жизнь, не задавая вопросов, не терзаясь сомнениями. С первого же мгновения полюбил ее крепко и на всю жизнь.
Но за чудеса приходится расплачиваться, и дорогой ценой. Мелисса знала, что судьба взыщет с нее сполна, но ни о чем не жалела. Джованни улетал в Рим — его жена ложилась на операцию в больницу. А затем ей предстояло обследование для выяснения причин ее многолетнего бесплодия.
Девушка все отлично понимала. Конечно же Джованни не мог предъявить жене нежданно-негаданно обретенную дочь в такой момент.
Жестоко было бы похваляться перед Лаурой своим собственным ребенком, в то время как бедная женщина отчаянно пыталась подарить мужу долгожданное дитя. Так что Мелисса, не споря, смирилась со своей незавидной участью: некоторое время ее существование должно было сохраняться в тайне.
Но не вышло…
В дверь снова настойчиво постучали. А следом послышался отцовский голос — взволнованный, испуганный:
— Мелисса, пожалуйста! Пожалуйста, нам надо поговорить! Пожалуйста!
Медленно, очень медленно, как если бы ее уже настигла смерть, оставив по себе живой труп, молодая женщина поднялась. Пояс ее халата развязался, бесстыдно обнажив грудь. Задрожав крупной дрожью. Мелисса плотнее запахнула халат.
И вышла к отцу, тому самому человеку, которого Луиджи принял за ее любовника и с которым так жестоко попытался разлучить ее.
Джованни неуверенно топтался у порога. Как он постарел и сдал за эти несколько минут… или часов? Сердце молодой женщины сжалось от жалости к отцу.
— Мелисса… — произнес он срывающимся голосом, — мне так жаль… так жаль…
— Папа, — всхлипнула молодая женщина.
Джованни
— Доченька!
С душераздирающим криком Мелисса бросилась в надежные отцовские объятия.
Она рыдала и рыдала, не в силах остановиться. Просто безобразие, думала она сквозь слезы, безобразие так себя вести! Ей двадцать лет, она не девчонка-школьница какаянибудь и побывала в таких местах, что врагу не пожелаешь. А теперь вдруг почувствовала себя ребенком. Ребенком, который ищет утешения на отцовской груди.
Джованни обнимал ее за плечи, ласково поглаживал по спине, утешающе нашептывал что-то на языке, который Мелисса не понимала, а ведь ей полагалось знать его с детства.
Наконец, совсем не скоро, бурные рыдания поутихли. Джованни пригладил волосы дочери.
— Я бы всю кровь до капли отдал, если бы так мог исправить причиненное тебе зло, — произнес он с невыносимым страданием. — До самой смерти себе этого не прощу.
Мелисса покачала головой. Острая мука поутихла до тупой, ноющей боли.
— Ты не виноват… не виноват. — Она вздрогнула как от холода. — Мне самой не следовало…
Молодая женщина умолкла и испуганно огляделась по сторонам.
— Где… где же… — Но не смогла произнести ненавистного имени.
— Ушел, — процедил сквозь зубы отец. — Мне даже не понадобилось вышвыривать его своими руками! Уплыл на этой своей яхте. — Голос его смягчился. — Собирайся, дитя мое. Мы тоже уплываем.
Мелисса утерла слезы и вдохнула поглубже.
— Сейчас оденусь по-быстрому и соберу сумку. Вещей-то у меня всего ничего… А мы возвращаемся в отель?
В "Адриатику" ей отчаянно не хотелось — ни сейчас, ни когда-либо потом. Глаза бы ее не видели этого отеля!
— Нет. Ты едешь в Рим. Со мной, — решительно произнес Джованни.
Мелисса вскинула на него глаза.
— Но как же Лаура?
С какой легкостью она произнесла имя жены своего отца, ради которой вынуждена была таиться и жить в тени. Ради которой Джованни никак не мог открыто признать ее дочерью!..
— Я не в силах так поступить с ней, — говорил Джованни, и Мелисса вполне понимала правоту его слов. — Девять долгих мучительных лет Лаура надеялась, вопреки очевидному, что сумеет подарить мне ребенка, о котором мы оба так мечтали! Я не могу, просто не могу сказать ей, что у меня уже есть дитя от другой женщины… Она будет вне себя от горя. Сочтет себя никчемной, ненужной неудачницей. Она и без того терзается двадцать четыре часа в сутки.
Называет себя "бесплодной смоковницей", ругает за то, что вышла за меня замуж и сделала навеки несчастным… Я сто раз повторял ей, что жизни без нее не мыслю, с ребенком или без, но она не верит…
Джованни в подробностях рассказал дочери историю первого замужества Лауры, окончившуюся мучительным бракоразводным процессом. Мелисса всей душой сочувствовала своей мачехе. И всецело соглашалась с отцом в том, что было бы жестоко причинить ей новую боль.
А в результате вышло еще хуже…