Сильные
Шрифт:
Детские игрушки.
Желая опередить Айталын, Зайчик заторопился – и на голове у человека-женщины вместо шапки объявился шлем с нащечниками и острием на макушке. Я не удержался, хмыкнул.
– Уйди, дурак! Мешаешь!
В лоб мне шмякнулся плюшевый медведь. Хорошо, мягкий! Швырялась сестричка по-прежнему без промаха.
– …надо предупредить! – гремел в гостиной мой отец. – Не допустить!
– Нам не поверят. Ты видел…
– Поверят! Доказательства! Мы представим доказательства!
– И подкинем им идею? Человек, как ядро темпорального генератора?
– Полагаешь, они без нас не додумаются?
– Мы не знаем, кому принадлежала идея…
– А что, если мы ее уже подкинули?
– Когда?
– Сегодня! Нельзя сидеть сложа руки…
В гостиную вошла мама.
– Нельзя, – согласилась она. – Сиэр, вызывай машину. Мне пора в роддом.
Маму увезли, папа поехал с ней, а мы остались беспокоиться за маму. Лучше беспокойтесь о себе, сказал папа, когда вернулся. Лету конец, завтра вам в школу: тебе, Мюльдюну, Айталын. Он подождал, пока я вспомню, что такое «школа» – и скорбно вздохнул, добавив: а мне на работу.
– А мне в университет, – второй вздох принадлежал Умсур.
Я хотел ее пожалеть, но Умсур вдруг заулыбалась: наверное, вспомнила что-то хорошее. Что именно, не сказала.
Ночью мне впервые приснился Нижний мир. Я дрался с Уотом, задыхался, а потом мы с вертлявой Чамчай добывали мясо. Еще я обнимал своего сына, Ого-Тулайаха, могучего боотура, и мы оба плакали. Сына я обнимал в Среднем мире и, кажется, это случилось гораздо позже, чем драка с Уотом. Я еще не знал, что эти сны надолго, может, навсегда.
Проснулся я в слезах, но, к счастью, успел быстро умыться, чтобы никто не заметил.
По дороге в школу я храбрился: подумаешь, школа! Обычное дело, ар-дьаалы! Справлюсь. Вот в Бездне Смерти было – ой-боой! А тут… Я глазел на дома, машины, людей, похожих на адьяраев, и адьяраев, похожих на людей. Большой же ты, ученый улус! Папа сказал, тут сто тысяч человек живет! Столько народа я даже представить не мог. На самом деле это не ученый улус, объяснил папа. Ученый улус – научный городок на окраине, и он меньше. Там сплошные умники: проводят исследования, ставят эксперименты. Вот там-то все и произошло. Вернее, произойдет. Или не произойдет.
Похоже, папа и сам запутался.
На ходу я пытался читать вывески. Вспоминал, как оно вообще – читать. Получалось через раз. Это, например, «Юридическая консультация», а это «Молочные продукты». А в иной вывеске скоро дыру взглядом проверчу – и ничего толкового, кэр-буу!
Идти оказалось неожиданно далеко. Где ты, Мотылек? Верхом бы я мигом домчался, и не только в школу. При мысли о Мотыльке я загрустил. Найти бы…
Когда мы пришли, папа отвел Айталын к первоклашкам и убежал по делам. Я надеялся встретить друзей из нашего небесного улуса – Кустура, Вилюя, Чагыла – но никого из знакомых рядом не было. Вернее, знакомые были, только я их почти не помнил. И нечего хмыкать! Подите, вспомните тех, с кем учились четверть века назад! И в лицо, и по имени…
То-то же!
На уроке родной природы меня вызвали к доске. Я сперва растерялся, а потом
Во время перемены ребята спросили, как я провел лето. Ну, я рассказал. Вы еще не забыли, что я очень честный? Виноват, конечно – увлекся, и мы опоздали на математику. Клевый фильм, сказали ребята. Дашь ссылку, где посмотреть?
На математике мое везение закончилось. Иксы, игреки…
Ночью мне не спалось. И совсем не потому, что в маминой спальне заорал маленький Нюргун – а орал он, доложу я вам, по-боотурски! Я и до того не спал. Ну да, я забыл вам сказать: прошла неделя, мама с Нюргуном вернулись домой из родильного дома. За эту неделю много чего произошло, а по большому счету – ничего особенного. Нюргун успокоился, мама его покормила, и он заснул.
– Нет, – сказал папа. – Не позволю.
– Ложись, – велела мама. – Тебе рано вставать.
– На этот раз не позволю. Пусть хоть ремни из меня режут.
Подслушивать стыдно? Ну, стыдно. Вот, уши до сих пор горят! Я лежал, глядел в потолок и плакал от счастья. Плакать тоже было стыдно, но не слишком. Если папа сказал, что не позволит, значит, так тому и быть.
Я знал, что он не позволит сделать, и с кем.
– Ложись, – повторила мама. – Никто твое сокровище не отберет. А если попробуют, у нас есть Юрюн. Он за брата глотку перегрызет. Да и не рискнут они… Я тебе точно говорю, не рискнут.
– Почему? – спросил папа.
– Они нам верят. Прикидываются, что не верят, а у самих глаза по пятаку. Если верят, побоятся.
Дальше я не слушал.
Я люблю стоять у кроватки Нюргуна, смотреть, как он спит. Спит он, как вся мелюзга – хотелось бы, чтобы чаще. Здесь он младше меня, слабее, беспомощней. Не это ли имел он в виду, говоря мне с наковальни: «Ты сильный. Сильнее меня. Хочу быть таким, как ты»? С другой стороны, мы здесь все разного возраста, не того, к которому я привык: Айталын, Умсур, близнецы… В последнее время я ненавижу эти слова: «с другой стороны». Еще больше я ненавижу слова «в последнее время».
– Почему? – как-то спросил я у дяди Сарына. – Почему Айталын и на компьютере без проблем, и с мобильником «на ты»? Почему Мюльдюн скрипит, пыхтит, книжки только что не грызет, а справляется? Папа, Умсур… Что, один я дурак?
– Не один, – дядя Сарын дернул меня за ухо. – И не дурак. Все дело во времени, дружок. Во времени жизни. Сколько ты прожил тут, а? А там ты прожил в два с половиной раза дольше. Верно?
– Верно, – согласился я.
Хотелось рассказать дяде Сарыну про мои сны, но я побоялся. Если верить снам, там я прожил чуть ли не в десять раз дольше.