Силуэты города и лиц
Шрифт:
Москвич Пушкин
Как-то так получилось, что Москва с присущей ей беспечной щедростью уступила Пушкина Петербургу. И Пушкин пришелся там ко двору. Конечно, не к царскому двору, тут дело сразу не заладилось — с золотых лицейских дней юный и дерзкий Пушкин навлек на себя монаршее неудовольствие, а к большому общему двору российской столицы, включавшему людей разных сословий, разного чина и звания, но объединенных тем, что все они были читателями и почитателями Пушкина. «Надменные потомки известной подлостью прославленных отцов» травили Пушкина,
Пушкин сразу и навсегда влюбился в Петербург, получивший в его лице такого звонкого певца, какого не знает ни один город в мире, даже Париж, воспетый на все лады. Лишь однажды рассердился Пушкин в стихах на Петербург (в письмах и разговорах это случалось нередко), все остальное звучало осанной, и редкой мощью налился его голос в «Медном всаднике» — бессмертном гимне Петербургу:
Люблю тебя, Петра творенье…А ведь был Александр Сергеевич уроженцем старой столицы, он увидел свет на Немецкой улице (ныне — Баумана) «во владении», как тогда говорили, дома № 10, но прожил там всего четыре месяца, после чего его увезли в имение деда по матери О. А. Ганнибала — Михайловское. Вернулись Пушкины в Москву в 1801 году и облюбовали для жительства коренную часть Москвы — окрестности Чистого пруда. Бульвара в ту пору не существовало, здесь протекал ручей Рачка по пустырю, оставшемуся на месте снесенного Белого города. Пушкины часто меняли квартиру, но оставались долго верны Большому Харитоньевскому переулку, где последовательно жили в доме Волкова — на самом углу с Чистыми прудами, в доме Юсупова и доме генерал-майора Санти. Для нас наиболее интересен дом 21 во владении князей Юсуповых. Пушкины жили в деревянном желтеньком особняке под боком каменных юсуповских палат, сохранившихся — о, чудо! — по сию пору. Первые московские богачи Юсуповы сдавали флигельки не по нужде, разумеется, а людям, представляющим для них особую важность. Таким оказался для Н. Б. Юсупова, управляющего императорскими театрами, записного театрала и владельца собственной крепостной труппы, отец поэта Сергей Львович, превосходный чтец, актер-любитель и устроитель домашних спектаклей.
Детские впечатления самые сильные, они навсегда остаются в памяти, как бы ни загружала ее последующая жизнь. Красные палаты, огромный сад напротив, с аллеями, беседкой, гротами, искусственными руинами и статуями, навсегда поразили воображение впечатлительного мальчика. Дивный юсуповский сад весь вошел в его неоконченное стихотворение «В начале жизни школу помню я»:
…И часто я украдкой убегал В великолепный мрак чужого сада, Под свод искусственный порфирных скал.Знаменитое послание «К вельможе», возможно, тоже коренится в силе детских впечатлений, простодушной очарованности пышным и немного таинственным юсуповским миром. Ведь были Пушкину знакомы и другие вельможи, с большей заслугой перед Россией, нежели дипломат-путешественник, театрал и сибарит Юсупов, с более значительной и увлекательной судьбой, крупнее характером, но Пушкин выбрал его, потому что князь Николай Борисович был родом из его детства.
Существует мнение, что дом Санти, куда Пушкины переехали в 1803 году, попал в «Евгения Онегина». Это сюда притащились из своей глуши Ларины устраивать судьбу печальной Татьяны.
Большой Харитоньевский протянулся в одном направлении с оживленной московской улицей — Мясницкой. Хороша была и допожарная Мясницкая с уютными городскими усадьбами, с прекрасными зданиями, возведенными Баженовым и Казаковым, и еще пригляднее стала она, когда отстроилась
Как хорошо вспомнил эту улицу Пушкин в изумительном стихотворении «Дорожные жалобы»:
То ли дело быть на месте, По Мясницкой разъезжать, О деревне, о невесте На досуге помышлять!Пушкин проезжал по Мясницкой ребенком — в дрожках, в санях с визжащими полозьями, тепло закутанный в тулуп, проезжал взрослым человеком, направляясь в Кривоколенный к прекрасному, рано ушедшему юноше Веневитинову читать вслух «Бориса Годунова», и в гости к историку М. П. Погодину, и в семью директора Московского архива Коллегии иностранных дел Малиновского, и в так называемую «республику привольную у Красных ворот», где в доме матери братьев Киреевских постоянными гостями были многие замечательные люди: Гоголь, Чаадаев, Языков, Баратынский, Аксаковы, Хомяков.
А славно было бы опять прокатиться по Мясницкой! Она сохранила в памяти народной, в отличие от иных московских улиц, свое старое название, наверное, потому, что ее так весело помянул Пушкин, она во многом удержала и свой прежний облик. Да вернется Мясницкая в честь Пушкина, благо рядом протянулся новый проспект, которому может быть присвоено нынешнее ее имя.
Самый развернутый образ Москвы присутствует, конечно, в «Евгении Онегине», этой энциклопедии русской жизни. Глубоким, доверительным голосом говорит Пушкин о значении Москвы для России и для собственного жизнечувствования:
Как часто в горестной разлуке, В моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе! Москва… как много в этом звуке Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!Но ведь «Евгений Онегин» — роман, а не элегия, и Пушкин принимается писать широкое реалистическое полотно московской жизни.
Он отдает должное великой патриотической заслуге Москвы, о которую разбилась военная удача и слава Наполеона:
Нет, не пошла Москва моя К нему с повинной головою, Не праздник, не приемный дар, Она готовила пожар Нетерпеливому герою.Москва — это и сады, чертоги, золотые главы церквей и деревянные дома в старых переулках с обветшавшим бытом, это ласковое, хотя и чуть назойливое гостеприимство, и, конечно, сплетни, пошлость гостиных, и шумные балы, и злословие «архивных юношей». Последних Пушкин высмотрел в Москве, где он много работал в архиве в Колпачном переулке, это сыновья из хороших семей, приставленные к архивному безделью для накопления первых чинов. Выражение стало нарицательным. С одному лишь ему присущим даром Пушкин передал неповторимый и густой аромат московского бытия.
Устрашающая Москва времен кровавых пиров Грозного царя возникает в незаконченном стихотворении (а может, поэме?) о молодом опричнике. В зачине — дивное описание люто-морозной московской ночи с синим чистым небом в россыпи мелких звезд; чудесная подробность: в тишине «лишь только лает страж дворовый. Да цепью звонкою гремит». Этой звонко-гремящей цепью создается огромность ночного лютого беззвучья.
Эпическая картина старой Москвы возникает в «Борисе Годунове». В пьесе не может быть городского пейзажа, она работает в своем материале, воссоздавая шум времени. Как многозвучен народный хор: в нем и горечь, и забитость, и едкий московский ум, и терпкий юмор. Но наигрознейше звучит не речь, а отвергающее молчание.