Сильвандир
Шрифт:
— Вы только подумайте о последствиях!
— О последствиях следует думать вам. Мехмет купил меня на Востоке как рабыню. Так вот, полагаю, что во Франции такая сделка не имеет силы и тут у него нет никаких прав на меня. А потом, ведь продали-то меня вы, и вам не к лицу упрекать меня за то, что произошло, пока я была во власти купившего меня человека.
— Однако, сударыня…
— Послушайте, — перебила Сильвандир, — я сказала, что даю вам два часа, а я никогда не меняю своих решений и по-прежнему настаиваю на этом
— О, я ловлю каждое ваше слово, — со вздохом пробормотал шевалье.
— Если через два часа шестьсот тысяч ливров не будут доставлены в особняк посла…
— Что тоща? — с тревогой спросил шевалье.
— Тоща, мой милый Роже, — ответила Сильвандир, — ждите меня и приготовьтесь к тому, что ваш слуга доложит о приезде госпожи д'Ангилем, а вслед за тем появлюсь в гостиной и я сама.
Произнеся эти слова, Сильвандир с обворожительной улыбкой грациозно кивнула мужу, негритенок по знаку своей госпожи открыл дверцу экипажа и выпустил шевалье.
Карета тронулась и покатила к воротам; высунув голову из оконца, Сильвандир приветственно махала рукой д'Ангилему.
XXX. О ТОМ, КАК МАРКИЗ ДЕ КРЕТТЕ УЛАЖИВАЛ ДЕЛА ШЕВАЛЬЕ Д'АНГИЛЕМА, И О ТОМ, КАК НАША ПОВЕСТЬ ПРИШЛА К СОВЕРШЕННО НЕОЖИДАННОЙ РАЗВЯЗКЕ
Кретте ждал своего друга на нижней ступеньке лестницы.
— Ну что? — спросил маркиз.
— Друг мой, это она! — воскликнул шевалье.
— Я так и думал. Чего она хочет? Чего требует?
— Невозможного.
— И все же?
— Требует, чтобы ей доставили шестьсот тысяч ливров через два часа.
— Шестьсот тысяч ливров? Через два часа? — переспросил маркиз. — Прекрасно!
— Прекрасно? Что ты такое говоришь? Но ведь у меня дома всего триста тысяч, а если через два часа я не достану остальных трехсот тысяч, что никак невозможно…
— Если ты не достанешь остальных трехсот тысяч, что она сделает?
— Она явится сюда и потребует, чтобы доложили о приезде госпожи д'Ангилем.
— Она этого не сделает.
— Почему?
— Сам не знаю, но только, если бы она могла это сделать, то уже давно бы сделала.
— Ах, друг мой!
— Послушай, Роже, она требует у тебя денег, но не настаивает на своих правах, она прячется, и это неспроста.
— Да она вовсе не прячется, друг мой: она ведь сказала, что через два часа явится сюда и потребует доложить о ней как о моей жене.
— Знаю, и это весьма тревожно.
— Друг мой, лучше уж я пойду в свою комнату и пущу себе пулю в лоб!
— Ну это ты всегда успеешь, дай-ка я сперва попытаюсь что-нибудь предпринять.
— А что ты собираешься сделать?
— Пока еще толком не знаю, но попробую спасти тебя.
— Ах, друг мой, мой единственный друг, дорогой мой Кретте!.. — воскликнул Роже, бросаясь в объятия маркиза.
— Полно,
— Что я должен сделать? Я всецело полагаюсь на тебя, приказывай — я повинуюсь.
— Удержи приглашенных в гостиной: сейчас только половина девятого, и это не так трудно; приободрись немного, правда, я не хочу требовать от тебя невозможного, мой бедный Роже. И смотри, чтобы никто не вошел в гостиную, минуя Бретона.
— Я поставлю его на страже у дверей.
— А теперь давай сюда триста тысяч ливров, они ведь у тебя в процентных бумагах. Неси сюда все драгоценности и все наличные деньги. Я поеду к своему нотариусу и вытрясу его кошелек. Черт побери, мы наскребем нужную сумму!
— Да, да, Кретте, собери эту сумму, продай все, только спаси меня! Шевалье поднялся к себе в комнату вместе с маркизом и отдал ему процентные бумаги, потом они прошли в комнату Констанс, и Роже взял там бриллианты, которые подарил жене. После этого Кретте сел в свой экипаж — его уже успели заложить — и умчался во весь опор.
Роже вернулся в гостиную, по совету маркиза он старался держать себя как можно спокойнее и веселее.
Тем временем Кретте заехал домой и взял все деньги, какие там нашлись, — двадцать пять тысяч ливров; оттуда он направился к своему нотариусу, и тот дал ему еще пятьдесят тысяч. Эти деньги вместе с процентными бумагами и тридцатью тысячами ливров наличными, которые ему вручил Роже, а также с бриллиантами, стоившими по описи около двухсот тысяч, составили требуемую сумму в шестьсот тысяч ливров.
На все это ушло более полутора часов. Времени терять было нельзя.
Выйдя от нотариуса, Кретте приказал везти себя в особняк, где остановился персидский посол.
Пять минут спустя он уже был у дверей особняка.
Маркиз поднялся по лестнице. Часы приема были изменены, и навстречу ему спускались женщины.
Он увидел мадемуазель Пуссет: она только что побывала у посла и теперь шла к своей карете, громко смеясь.
Кретте хотел было уклониться от встречи с нею, боясь потерять драгоценные минуты. Но это ему не удалось, мадемуазель Пуссет сама заметила маркиза и бросилась к нему в объятия, захлебываясь от смеха.
— Что с вами? Что произошло? — спросил Кретте. — Почему вы смеетесь, душенька?
— Ах, дорогой маркиз! — воскликнула актриса. — Произошло нечто неслыханное, невероятное, неправдоподобное, непостижимое, немыслимое!..
«Господи Боже! — прошептал Кретте. — Не узнала ли она, часом, Сильвандир?»
— Такое бывает только в романах, в волшебных сказках или же в сказках «Тысячи и одной ночи». Если вам рассказать, вы даже не поверите.
— Поверю, поверю! — вскричал Кретте. — Непременно поверю. Только говорите поскорее, прелестница, я очень тороплюсь.