Сильварийская кровь

Орлов Антон

В неярком голубоватом свете магических шаров, свисающих на цепочках с потолка, бледная кожа графа приобрела землистый оттенок, а закрывающая изуродованный лоб повязка, затканная золотым шитьем, придавала ему сходство со старой ведьмой, страдающей мигренью. В первый момент Дафна даже почувствовала жалость, тем более что пахло от Довмонта, как от куска протухшего мяса. Ее передернуло при мысли о том, что без пяти минут муж ее лучшей подруги может с кем-то обойтись настолько бесчеловечно, с такой изощренной жестокостью… Жалость пошла на убыль,

стоило Довмонту заговорить:

– Вшивое отродье гулящей прачки, тебя-то кто пустил во дворец?

– А твое какое дело, отродье гулящей бабушки? – ощетинился Марек. – Ты уже прибрался в своем подвале?

– Ты еще и вор, ты украл из чужого дома рубашку и шляпу! Узнаешь, где твое место… -Оглянувшись на троллей, Рофенси прошипел: – Научите эту мещанскую мразь, как отребье должно разговаривать с господами!

– Граф, перестаньте! – потребовала Дафна. – Нашли время и место для ссоры.

– А твое место на кухне, с девками-замарашками, – процедил Довмонт. – Твой дядюшка оказался рехнувшимся преступником, а без него ты ничто – половая тряпка, ноги вытереть и выбросить!

Ошеломленная оскорблением, Дафна не могла произнести ни слова, только беспомощно моргала. Чего она никогда не умела, так это скандалить, ни с женщинами, ни с мужчинами.

– Сам ты вонючая тряпка! – прозвенел голос Марека, от злости окрепший. – Как раз тебя-то из Сильварии выкинули, как никому не нужную дрянь!

– Отребье! – сказал, словно выплюнул, Довмонт.

Его тролли двинулись на хозяйского обидчика. Шельн издала низкий рычащий возглас, и те остановились, с растерянными гримасами на складчатых иззелена-серых физиономиях.

Лунная Мгла произнесла что-то еще, все тем же рычащим гортанным голосом. Не на человеческом языке. Наверное, на тролльем.

Оба отвесили ей поклоны, неожиданно низкие для таких массивных туш, и отступили в сторону, словно происходящее их не касалось.

– Довмонт, если у тебя имеются к Мареку претензии, деритесь с ним на поединке, – лениво протянула Шельн. – По-моему, повод есть, вы друг друга оскорбили. Ребята, заберите у него меч, пусть это будет дуэль на равных. На ножах.

Тролли, не мешкая, выполнили ее распоряжение.

– Да вы что, спятили? – взбешенно поинтересовался обезоруженный Довмонт. – Забыли, кто вам жалованье платит?

– Ваше сиятельство, вы – наш наниматель, а она – Высокая Госпожа, – возразил один из чешуйчатых громил.

– Это ты, сучонок, забыл, кто я такая, – сладко и ненавидяще улыбнулась Шельн. – Как же ты достал меня в Сильварии, эльфийский поганец! Ты даже Гила достал, за это тебе честь и хвала, но за то, что ты достал меня, ты поплатишься.

– Что вы себе позволяете, я же ваш клиент! – голос графа дрогнул. – Я застрахован в «Ювентраэмонстрахе»…

– Очень может быть, но я там уже не работаю.

– Понял? – ощерился Марек, вынимая из ножен эльфийский кинжал с вороненым лезвием.

– Ты не дворянин, чтобы драться со мной, – с отвращением

процедил Рофенси, тем не менее положив руку на богато украшенную рукоятку своего кинжала.

– Теперь уже дворянин.

– Каким образом? – скривился граф, решив, что его дурачат.

– Властью ее величества!

Видимо, это была та самая подлость, которой Довмонт от жизни никак не ждал. Он на мгновение смешался, нахмурился, с ненавистью процедил: «Все равно ты смерд и подохнешь смердом», -вытянул из ножен кинжал с золотой насечкой и пошире расставил полусогнутые ноги, принимая боевую стойку.

Марек кинулся на него взбесившейся кошкой, и они закружились на свободном от статуй пространстве в центре зала. Обоих пошатывало: один больной, другой избитый, существенного преимущества ни у кого из них не было. Лезвия вспыхивали в ровном голубоватом свете магических ламп. На полу стали появляться алые кляксы, их становилось все больше, под ногами у дерущихся они размазывались, пачкая плиты. И Марек, и Довмонт дышали хрипло и тяжело.

– Остановите их! – попросила Дафна, повернувшись к Шельн. – Скажите троллям, чтобы их разняли, они же убьют друг друга!

– Вот и славно, – та безмятежно улыбнулась, словно стояла посреди халедского пляжа, подставив лицо горячим и ласковым солнечным лучам. – Я давно мечтала прикончить это сиятельное дрянцо норг Рофенси. Как он мне досаждал, когда мы ездили за ним в чаролесье, – это было нечто из ряда вон! Еще и жалобу на нас с Раймутом накатал в благодарность за свое спасение. А против твоего Марека у меня нет ничего личного, и я нахожу его симпатичным, но его смерть огорчит моего врага, поэтому дело того стоит.

– Это же не по-человечески!-беспомощно возразила Дафна, с нарастающим ужасом глядя на дуэлянтов. Те истекали кровью и шатались, как пьяные, вот-вот упадут, но кинжалов из рук не выпускали.

– Вы, люди, почему-то всегда настаиваете, чтобы все остальные вели себя с вами по-человечески, -с философским спокойствием заметила Лунная Мгла. – Можно подумать, от вас кто-то требует, чтобы вы вели себя как гномы, или как тролли, или как дриады! Вас послушать – все-то должны под вас подстраиваться. Посмотри на этих двух паршивцев, которые на три четверти люди, на четверть эльфы: они сейчас ведут себя, как дикие животные, и если их начнут разнимать, им это совсем не понравится.

– Я думала, вы человек, – произнесла Дафна чужим слабеющим голосом, глядя, как Марек и Довмонт, израненные, оседают на пол.

Марека хватило на еще один последний рывок, и он всадил вороненый нож под ребра Рофенси, а потом упал рядом с захрипевшим противником.

Освободившись от оцепенения, Дафна бросилась к нему: надо перевязать раны и поскорее найти лекаря.

Он был в сознании, даже попытался улыбнуться ей – наверное, по-мальчишески гордился своей победой, а Довмонт затих, его голубые глаза мертво поблескивали из-под прикрытых век, отражая свет ламп.