Сим-Сим, откройся!
Шрифт:
— Да уж, — соглашалась Ирина Львовна. — Прошу прощения за ненормативную лексику, но великих нужно цитировать без купюр.
Они садились на скамейку в тени рододендронов и, уничтожая содержимое корзинки, болтали обо всем на свете. В запасе у Ирины Львовны было великое множество историй, а отсутствие мужа давало редкую возможность солировать. И две женщины, молодая и зрелая, не ощущая разницы в возрасте, коротали время до обеда.
Накануне выписки Ирина Львовна вручила Симе маленькую подарочную сумку.
— Ой, — засмущалась та, — это мне?
—
Сима расстегнула кнопку и достала лохматый пшеничный паричок.
— Не может быть! — сказала она. — А здесь нет ни одного зеркала!
— Я принесу тебе завтра вместе с одеждой…
— Завтра будет поздно! — расстроилась Сима. — Мне обязательно нужно сегодня. Сегодня к вечеру…
— А… что будет сегодня вечером? — лукаво полюбопытствовала Ирина Львовна. — Уж не влюбилась ли ты в лечащего врача?..
— Влюбилась? — переспросила Сима, кривя рот в сардонической усмешке. — Вот уж нет! Больше я на эти грабли не наступлю!
Она лукавила, знала об этом, но делала вид, что управляет ситуацией, пытаясь саму себя обмануть. Ее смущали собственная ветреность, непостоянство, легкомыслие: не успела оплакать Вову номер три, как уже и думать о нем забыла. И совсем у нее другой теперь свет в окошке, а сердце бьется так же сильно, и голова кружится, и не спится ночами. Так и будет она порхать по жизни от одного к другому? И каждая новая любовь покажется сильнее предыдущей?
Или все это только фантазии от затянувшегося томительного больничного безделья? Или нынешнее ее убожество так обостряет чувства? Или она, как Наталья, не может без мужчины? Не умеет быть одна и кидается на первого встречного…
Но дело не только в этом. Неизвестно, как к ней относился Он. Не лечащий врач, естественно, Боже упаси! А Протасов… Потому что именно Володя занимал теперь все ее мысли.
Опять ложь! Все она прекрасно знала. Он невзлюбил ее с самого первого дня, что, впрочем, совсем неудивительно, если вспомнить, как они познакомились… И все же иногда ей казалось, что в последнее время что-то изменилось. Ведь женщина всегда чувствует, ее не обманешь! Или все-таки она ошибается, выдавая желаемое за действительность?
…Каждый вечер в восемь часов Володя ждал ее у входа в приемное отделение. Сима выходила и улыбалась радостно и смущенно — стеснялась своего нынешнего, как ей казалось, уродства.
Голову больше не бинтовали, два кусочка лейкопластыря удерживали на подсыхающей ссадине тонкую марлевую повязку, и Сима надевала маленькую красную косыночку, делавшую ее похожей на комсомолку двадцатых годов. И если бы не линялый халат и стоптанные шлепанцы!.. Но упрямый заведующий травматологическим отделением не разрешал больным носить домашнюю одежду.
— Как он не понимает, что удобные и красивые вещи ускоряют процесс выздоровления?! — горячилась Сима.
Но сегодня она наденет свой паричок, а завтра Ирина Львовна принесет ей нормальную, человеческую
…Сима легко сбежала с крылечка, насколько дурацкие шлепанцы позволили ей это сделать, и Володя, не узнав ее в первое мгновение, удивленно приподнял брови. Легкая улыбка, чуть тронувшая его губы, и этот взгляд, которым он смотрел на нее, сказали ей столь много, что сердце рванулось к горлу и забилось так неровно и часто, что Сима невольно прижала руку, пытаясь усмирить его бешеные удары.
И в этот последний больничный вечер все было немного иначе. Чуть изменились интонации, недосказанности таили в себе особый скрытый смысл, а случайные прикосновения сбивали дыхание. И это волшебное, сумасшедшее, пьянящее ожидание, предощущение чего-то большого, настоящего!..
— Спокойной ночи! — сказала Сима, прощаясь, и голос ее дрогнул. Она знала, что сейчас он ее поцелует. И совсем уже шепотом добавила: — До завтра.
— Завтра я уезжаю, — сказал Протасов и тоже зачем-то добавил: — В Москву.
Как будто ей было так уж важно, в какой именно точке земного шара он исчезнет для нее навсегда…
14
Странно, но плакать совсем не хотелось. Хотелось спать: закрыть глаза и провалиться в темную безмолвную пустоту.
Но заснуть так и не удалось, и утром, после бесконечной ночи, полной горестных раздумий, Сима ненавидела весь мир. Она улыбалась, а глаза туманились слезами. Симе казалось, что это были слезы ярости.
В обычное время появилась Ирина Львовна с Си-миной одеждой и традиционной уже корзинкой для завтрака. А в двенадцать, сразу после обхода, получив выписку и врачебные наставления, Сима облачилась в шелковое, небесной голубизны, платье, показавшееся ей верхом элегантности, сменила ненавистные шлепанцы на изящные черные босоножки, натянула паричок и вырвалась на свободу.
Ирина Львовна чувствовала ее возбуждение, взвинченность, скрытую агрессию и тревожно поглядывала на свою юную подругу, пытаясь понять причину такого странного состояния.
Они уже отошли от больничных ворот, когда Сима решила вернуться к расположенному у выхода киоску и купить мороженое.
— Мне не покупай! — крикнула вслед Ирина Львовна.
— Ладно!
Сима сняла обертку, бросила в урну и шагнула на проезжую часть, чуть не налетев на капот мягко притормозившей у обочины машины.
— Какие красавицы бросаются мне под колеса! С вами все в порядке? А то я быстро на ноги поставлю. Давайте знакомиться. Я врач. Работаю как раз…
Уже зная, кто этот велеречивый водитель, Сима плавно повернулась и сняла солнцезащитные очки.
Вова еще что-то говорил, но улыбка уже медленно сползала с его лица, и он так и застыл с приоткрытым ртом.
— Здравствуй, милый. Жену приехал навестить? Ну, что же ты стоишь как обкаканный?
Сима подошла к нему почти вплотную. Глаза ее сузились, как у кошки, готовящейся к прыжку, а голос зазвенел веселой злостью.