Сим топором я буду править!

— В полночь царь должен умереть!

Говоривший был высоким, худым и смуглыми. Кривой шрам у рта придавал ему весьма зловещее выражение. Люди, слушавшие его с горящими глазами, кивнули. Их было четверо. Первый — толстый коротышка с робким выражением лица, безвольным ртом и бегающими глазами. Второй был волосатым великаном, хмурым и простоватым. Третий, высокий и гибкий мужчина в одежде шута, поблескивал ярко-голубыми глазами, в которых горел огонек безумия, а четвертым был коренастый карлик, невероятно широкоплечий и длиннорукий.

На губах говорившего появилась ледяная

улыбка.

— Дадим обет. Поклянемся клятвой, которая не может быть нарушена — Клятвой Клинка и Пламени! О, я конечно верю вам. И все же будет лучше, если у нас появится уверенность друг в друге. Я заметил, что иные из нас дрогнули.

— Тебе легко говорить, Ардион, — прервал его толстый коротышка. — В любом случае ты лишь отверженный изгнанник, за голову которого назначена награда. Выиграть ты можешь все, а терять тебе нечего. В то время, как нам…

— Есть что терять, но зато выиграть вы можете куда больше, — ответил отверженный невозмутимо. — Вы призвали меня из моего горного убежища, дабы помочь вам свергнуть царя. Я обдумал замыслы, расставил силки, наживил приманку и готов прикончить добычу. Но я должен быть уверен в вашей поддержке. Поклянетесь ли вы?

— Кончайте с этими глупостями! — воскликнул человек с безумными глазами. — Да, мы принесем клятву на рассвете, а вечером свергнем царя! “О, громы колесниц и шелест крыл стервятников!”.

— Побереги свои песни для другого раза, Ридондо, — рассмеялся Ардион. — Время для клинков, а не для стихов.

— Мои песни — что гвозди для царского гроба! — воскликнул певец, взмахнув длинным тонким кинжалом. — Слуги, принесите сюда свечу! Я первым принесу клятву!

Молчаливый и угрюмый раб принес длинную тонкую восковую свечу и Ридондо проколол себе запястье так, что пошла кровь. Один за другим остальные четверо последовали его примеру, держа свои порезанные запястья так, чтобы кровь не капала с них. Затем, соединив руки кругом над зажженной свечой, они повернули их так, чтобы кровь начала капать на пламя. Пока свеча шипела и трещала, они повторяли слова клятвы:

— Я, Ардион, безземельный, клянусь хранить нашу тайну и молчать о ней. И клятва эта нерушима.

— И я, Ридондо, первый придворный певец Валузии! — вскричал певец.

— И я, Дукалон, господин Кохамары, — сказал карлик.

— И я, Энарос, военачальник Черного Легиона, — прогремел великан.

— И я, Каануб, владелец Блаала, — заключил толстый коротышка слегка дрожащим фальцетом.

Свеча зашипела и погасла, залитая падавшими на нее рубиновыми каплями.

— Вот так угаснет жизнь нашего врага, — промолвил Ардион, отпуская руки своих сообщников. Он глядел на них с тщательно скрываемым презрением. Изгнанник знал, что можно нарушить любую клятву, даже “нерушимую”. Но он знал также и то, что Каанууб, кому он доверял меньше всего, был суеверен. Не было смысла пренебрегать любой предосторожностью, пусть даже столь мелкой, как эта.

— Завтра, — сказал Ардион резко, — или, точнее, сегодня, ибо уже светает, Брул, Убивающий Копьем, правая рука царя, отправляется в Грондар вместе с Ка-ну, посланником пиктов. Их сопровождает эскорт из пиктов и изрядное число Алых Убийц, царских телохранителей.

— Да, — сказал Дукалон с удовлетворением, — То был твой план, Ардион, но выполнил его я. У меня есть родственник, занимающий высокий пост в совете Грондара, и ему было нетрудно убедить царя Грондара потребовать присутствия Ка-ну. Ну и само собой, поскольку Кулл чтит Ка-ну превыше всех остальных, он дает ему соответствующее сопровождение.

Отверженный кивнул.

— Прекрасно.

А мне наконец удалось с помощью Энароса уговорить одного из начальников Алой Стражи. Этот человек уберет своих людей от царской опочивальни сегодня вечером, перед самой полуночью под предлогом выяснения источника какого-нибудь подозрительного шума, или чего-либо в этом роде. Всяких придворных тоже удалят. А мы будем ждать, мы пятеро и шестнадцать моих отчаянных головорезов, которых я призвал сюда с гор, и которые сейчас скрываются в разных местах по всему городу. Двадцать один против одного…

Он рассмеялся. Энарос кивнул, Дукалон ухмыльнулся, Каанууб побледнел. Ридондо взмахнул кулаком и воскликнул звенящим голосом:

— Клянусь Валкой! Они запомнят эту ночь, те, что бряцают золотыми струнами! Падение тирана, смерть деспота — какую песню я сложу!

В его глазах пылал дикий фанатизм и остальные поглядывали на него с сомнением, все, кроме Ардиона, опустившего голову, чтобы скрыть усмешку. Затем изгнанник внезапно поднялся со своего места.

— Довольно! Расходитесь по своим местам и ни словом, ни делом, ни взглядом не выдайте того, что у вас на уме, — он задумчиво поглядел на Каанууба. — Владетель, твое бледное лицо подведет тебя. Если ты встретишься с Куллом и он посмотрит тебе в глаза своими серыми льдинками, ты упадешь в обморок. Уезжай в свое деревенское имение и жди, пока мы не пошлем за тобой. Четверых для этого дела достаточно.

Каанууб чуть не рухнул от нежданной радости, что-то неразборчиво бормоча. Остальные кивнули отверженному и отбыли.

Ардион потянулся, словно огромный кот, и улыбнулся. Он позвал раба и появился хмурый человек с шрамом на плече от клейма, которым метят воров.

— Итак, завтра я появлюсь открыто, — промолвил Ардион, беря поднесенную ему чашу. — И дам народу Валузии возможность насытить свои глаза лицезрением моей особы. Уже целые месяцы с тех самых пор, когда Мятежная Четверка призвала меня с моих гор, я прячусь подобно крысе. Живу под носом у моих врагов, таюсь от дневного света, пробираюсь по ночам, замаскированным, по темным улицам и еще более темным коридорам. И все же я добился того, что эти мятежные господа не смогли сделать. Работая через них и через других людей, многие из которых даже никогда не видели моего лица, я нашпиговал всю империю недовольством и подкупом. Деньгами я перетягивал чиновников на свою сторону, сеял раздоры между людьми — короче, я, оставаясь в тени, подготовил падение царя, ныне восседающего на троне в солнечном блеске славы. Ах, друг мой, я почти позабыл, что был государственным мужем до того, как стал изгнанником, пока Каанууб и Дукалон не послали за мной.

— Ты работаешь со странными сообщниками, — отозвался раб.

— Да, они слабые люди, но каждый из них силен в своем роде, — лениво протянул изгнанник. — Дукалон хитер, смел и нахален. У него есть родственники, занимающие высокие посты. Но он обнищал и его разоренные поместья обременены долгами. Энарос — грубое животное Он силен и храбр как лев, и пользуется определенным авторитетом у войска, но во всем остальном он бесполезен, потому что ему не хватает мозгов. Каанууб хитер в своей подлости и полон козней. В остальном же он — дурак и трус. Он скуп, хоть и обладает огромным богатством, что и помогло мне осуществить мои замыслы. Ридондо же всего лишь безумный поэт, и притом глуп как пробка. Он отважен, но бестолков. Зато он любимец народа, потому что его песни доходят до сердца простых людей. И только он может привлечь к нам эти сердца, если наше дело выгорит.