Симарглы
Шрифт:
Однажды Михаил сказал девушке:
— Я нашел способ… Понимаешь, сам я не могу объединять души — не моя специфика… Но вот кое-кто — может. Я заманю их сюда… Подкину все ключи к разгадке. Они обязательно догадаются, в чем дело. Они обязательно сделают то, что от них требуется. Меня за это, конечно, тоже не похвалят. Да, какая разница… все равно скоро головы полетят.
Ирина только зажмурилась и крепче прижала демона к себе. Как объяснить ему, что она не хочет перемен? Они застыли сейчас в череде одинаковых дней и ночей, как бы в стороне от всего, и это устраивало Ирину как нельзя больше. Зачем возвращаться? Зачем быть
Она мысленно попросила у Бога, чтобы те загадочные люди, которые могут объединить ее душу, никогда не нашлись. На самом деле жить без души гораздо проще, чем с нею.
Перед глазами вдруг вспыхнуло с невозможной ясностью испуганное полудетское лицо, и золотые глаза… такие молящие…
Головастов поджидал их, нервно расхаживая взад-вперед, у черно-белого полосатого столба, сохраненного рядом с Главпочтамтом еще с тех времен, когда такие вот столбы на полном серьезе обозначали границу покоренных земель. Увидев всю тройку, он тотчас бросился навстречу. На Земле Матвей выглядел еще более неприглядно — какое-то протертое серо-синее пальто, уродливый лохматый шарф на тощей шее… Этакий петух ощипанный.
— Ну наконец-то! — воскликнул он своим неприятным птичьим голосом. — Где вас носило!
— Постойте, Матвей! — повелительно остановил его Станислав Ольгердтович. — Расскажите подробнее, что вы обнаружили! Вы просто чемпион маловразумительных вызовов.
— Расщепленная душа! — он нервно взъерошил рыжие волосы. — Одна расщепленная душа! Но оно того стоит. Вы не представляете, как это странно! Сорок лет работаю, а такого не встречал!
Краем глаза Лена заметила, как Вик едва-едва снисходительно улыбнулся уголком рта и тут же улыбку спрятал — спохватился. Правильно. Задаваться никогда не следует, и долгая жизнь учит этому как ничему другому. Парень поймал Ленин взгляд и подмигнул. Мол, ты все поняла верно, и не воспринимай слова Головастова слишком серьезно. Случай, конечно, необычный, но не экстраординарный.
— Как ты ее заметил? — деловито спросил Вик.
— Да просто… — Головастов снова запустил пятерню в и без того растрепанную шевелюру, с силой дернул несколько прядей, словно проверяя на прочность. — Шел и в витрине увидел… Глядь — а она живая! Потом давай искать: и понял, вторая тоже есть!
— Кто живая? — даже Вик выглядел сбитым с толку. — Нет, я конечно, понимаю, рыночная экономика и все такое… Но с каких это пор у нас души в витрине стали выставлять?
— Да нет, не души! — Головастов досадливо махнул рукой и мучительно наморщил лоб, сражаясь с собственным косноязычием. — Там манекен… Эх, чем рассказывать, пошлите на место! Тут недалеко.
— Пойдемте, — Станислав Ольгердтович пожал плечами. — Но, кажется, в общих чертах… Что, кто-то подселил душу умершего в манекен?
— Если бы! Нет, Филиппов, тут другое… Ну пойдемте, ну что же вы все стоите!
Широченными шагами, размахивая длинными ручищами, Головастов направился вверх по улице (если верх — это против течения). Остальным только и оставалось, что дружно пожать плечами и следовать за ним.
Странно — этот молчаливый угрюмый человек оказался неожиданно суетливым и оживленным, когда дошло до любимого дела.
Здесь действительно оказалось недалеко — речь шла всего лишь об одном из местных
— Девушка, возьмите листовочку! — какая-то старушка чуть ли не толкнула Лену в бок, заставив взять бумажку. Лена даже не обратила внимания, машинально сунув листик в карман джинсов. Ха, вот такую же ей вручали с месяц назад…
И тут Лена увидела, о чем говорил Головастов.
В витрине стояло несколько манекенов, штук пять или шесть. Большинство было замотано в невразумительные шелковые тряпки, но пара — в нормальных платьях. И только одна девочка, непонятно как сюда затесавшаяся — в шортах и летней маечке. «Господи, совсем с ума сошли! — возмутилась Лена машинально. — Ребенка в витрину запихали!» А потом дошло, и девушку пробрала дрожь. Она приняла манекен за живого человека.
Да, совершенно определенно: это был манекен, при том манекен плохо сделанный: изломанная, неестественная поза, кривые пальцы… Но лицо… Лицо было то самое, что изобразил Стас, только в цвете.
Чуть приоткрытый в испуге рот, лихорадочный румянец на щеках, огромные, широко распахнутые — наверное, тоже от страха, — золотистые глаза, в которых вместе с ужасом светилась непонятная затаенная радость… Черные короткие волосы, неуклюже, неровно обрезанная падающая на лоб челка… Страдальчески искривленные брови…
Черт, да девочка выглядела даже более живой, чем настоящие люди! Гораздо более чувствующей.
Прозрачное стекло, отгораживающее ее, казалось символом… непонятно чего, просто символом. Определенно, очень символично. И паскудно. Будь проклят мир, где детей ставят на витрины.
— Вот! — с непонятным торжеством воскликнул Головастов. — Я же вижу: создатель отдал ей свою душу! Ну, не всю, конечно… половину…
Лена подошла ближе к витрине, не в силах оторвать взгляд от золотистых глаз своей ровесницы. Или та девочка моложе? Или старше? Не понять… В любом случае, она страдает. Ей и хорошо — от того, что можно быть почти живой, и плохо — потому что нельзя пошевелить ни рукой, ни ногой, и холод пластмассового тела… И другая половинка души, которая плачет без нее в темноте… Лена почти слышала этот плач, донельзя вымученный, у самого предела сознания.
— Простите… Девушка, вы тоже это видите?
Лена обернулась. Возле нее, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял парень невнятного возраста. В стоптанных, джинсах и мятой клетчатой рубашке, которая выглядывала из-под куртки, а также в неизменной круглой шапочке.
Поймав удивленный взгляд девушки, он начал пятиться назад, бормоча что-то вроде: «Извините… вы так подошли… я думал, что вы тоже…»
— Стой! — Вик каким-то образом оказался рядом с ними и поймал парня за рукав. — Что ты видишь?