Симеон
Шрифт:
От Франции мы перебрались к Польше и к грядущей кампании. Наказать соседа, оттяпав часть его земель, считается святым делом. Вопрос обычно решается вводом армии победителя во вражескую столицу.
— Может лучше оставить Варшаву в покое? Зачем нам вечная смута в такой дали?
— Не знаю, Симеон, но так принято. Не оставлять же её кому-нибудь другому.
— В эту войну, раз уж приспичило, можно обойтись частью польских земель. На юг до Припяти по всей её длине, чтобы выйти к Западному Бугу и именно по нему сделаем будущую вечную
Пришлось порассуждать об удобстве водных преград в целях обороны своих границ.
— От Бреста можно сделать сухопутную границу на север до Мемеля. Сам Мемель тоже станет пограничной рекой. Соответствующие карты я уже подготовил, могу прислать вам.
— Но как тогда быть с соглашениями с Австрией и Пруссией?
Павел вообще-то противник разделения Польши, но пока не может этому противиться. Поэтому пытается найти выход для себя лично, то бишь, для своей морали.
— Завоевав свою часть, мы укрепим границы и просто больше не будем тревожить поляков. Тем более что Литва тоже не их коронные земли.
Теперь финальная часть моего стратегического плана.
— Австрии и Пруссии предстоит долгие годы воевать с Францией. Так что, забрав своё, просто оставим им все головные боли связанные с поляками. Иначе воевать придётся всё равно нам, а они за просто так отхватят себе солидные части польских земель.
Павел даже растерялся от такой бесцеремонности. Нет, он понимал, что русские солдаты приносят пользу другим странам, но как-то это выглядело завуалированным прежде.
— Хорошо, пришли мне подробный план кампании, карты и разъяснения дальнейших политических шагов. Переговорю сначала с Екатериной, а потом вынесу на Совет. Посмотрим, что они скажут.
Дальше рождественское торжество пошло обычным путём. Верная подруга и мать детей Храповицкого, Прасковья Ивановна, уже насобирала сплетен и кое-что любопытное выяснила.
— Семён Афанасьевич, вами интересуются и даже думают найти вам невесту.
— И какие кандидатуры предлагаются, Прасковья? — сразу спросил Храповицкий.
— Самой подходящей считают тринадцатилетнюю Варвару Долгорукову.
Дальше пошла деталировка со специфическими нюансами. Сам генерал-поручик Юрий Владимирович Долгорукий находился в отставке и имел натянутые отношения с Платоном Зубовым.
Торжественное мероприятие закончилось, мы отправились домой, а я призадумался над странным фактом. Почему иной раз за две-три недели нечего вспомнить, а иногда даже один день оказывается насыщен событиями сверх меры?
1792 год практически с самого начала оказался наполнен разными тайными от общественности обсуждениями и очередными секретными соглашениями. По всей Европе блуждала конспирология и лучше всех себя чувствовали те, кто обладал наиболее верной информацией.
Так что Витворту пришлось-таки раскошелиться, то есть, он гарантировал мне два новых английских шлюпа. В обмен я лишь поведал ему то, что считал нужным.
— Сэр
— Это будет разумно, сэр Витворт.
— Да, но как мне убедить короля и двор?
В таком деле я конечно не помощник, да и не знаю как это сделать.
— Постарайтесь, по крайней мере, держаться дружеских отношений с нами. Заодно объясните своим трейдерам, что временный дополнительный подъём цен не так страшен. Иначе могут вообще без товаров остаться при всеевропейской повышенной потребности.
— Я это учту и даже сообщу его королевскому величеству. А вы не против, если мы иногда будем встречаться и обсуждать происходящие события?
— Да, господин посол, я не против, когда имею время.
Витворт убедился в последнее время, что мои данные по Европе более близки к реальности, чем у всех российских придворных вместе взятых. Так что может удастся ещё плюшек у него выцыганить?
— Всего доброго, ваше превосходительство. До встречи! — с чем и откланялся.
— Семён Афанасьевич, я и забыл, что вы в четвёртом классе табели о тангах. — удивился сам себе Храповицкий.
— Вас., между прочим, самого сенатором на днях назначили. Это какой класс?
Мы погыгыкали немного сами над собой и личными амбициями. Он-то вообще "ваше высокопревосходительство" ныне. Чай, завтра ещё и канцлером станет.
Первой радостной ласточкой пришло сообщение от Павла, что императрица согласилась на мой план польской кампании.
— Ваше величество, — попробовал урезоинить свою маман ейный единоутробный сын, — но мы же международный авторитет потеряем.
— Ничего страшного, Павел, зато целее будем. Возьму на себя сей грех.
Еятерина уцепилась за мою идею не потому что она единственно правильная. Мой прожект единственный, разложенный по полочкам, даже психологическим. Все остальные полны умных пафосных фраз, но все расчёты лишь военного характера. Конечно, гораздо круче и профессиональнее, чем у кадета Биглера, но…
— Все знают как одержать победу, но только Симеон ясно видит, как ей распорядиться и зачем она нужна.
— А если политикам поручить дополнить прожекты военных авторитетов?
— Вот этим мы и займёмся в ближайшее время, причём план Симеона пока никому не покажем. Хочу послушать идеи сановников.
Между делом, мои тезисы о том, что война сплотит французов дошли до Парижа. Теперь, поди разбери, кто яйцо, а кто курица. Мало того, инфа получила народное название "русская идея" почему-то.
Представляю, что понапишут историки в будущем и кого заклеймят "провокатором" на веки вечные.
Глава 22
К концу января узкий круг сановников отбросил другие планы действий в Польше и принял за основу мой проект. Россия вступила в тайные-претайные переговоры с Пруссией.