Симулакрон

Дик Филип Киндред

Действительно, он всего лишь десять минут тому назад разговаривал с исполкомом Интернациональной ассоциации практикующих психоаналитиков.

— Никак не возьму в толк, почему это решили проинтервьюировать именно меня. Все члены ИАПП будут в своих кабинетах сегодня утром.

А таких членов было более десяти тысяч, разбросанных по всей территории СШЕА, как в Северной Америке, так и в Европе.

Механический репортер замурлыкал доверительно:

— Как по-вашему, кто ответственен за принятие этого Акта Макферсона и готовность Дер Альте подписать его, придав ему силу закона?

— Вам это прекрасно известно, — ответил д-р Саперб, — не хуже меня самого.

Не армия, не Николь и даже не НП. Это могущественная фармацевтическая фирма, картель «АГ Хемие» из Берлина.

Это было общеизвестно и не могло представлять из себя сенсацию.

Могущественный берлинский картель уже давно широко рекламировал по всему миру эффективность лечения душевных заболеваний с помощью лекарственных средств. На этом можно было заработать огромные барыши. И совершенно естественным следствием было объявление всех психоаналитиков шарлатанами, нисколько не лучшими, чем пропагандисты здоровой пищи или кислородного обогащения крови. Не то, что в старые добрые времена, когда психоаналитики занимали высокое положение в обществе. Д-р Саперб тяжело вздохнул.

— И это доставляет вам немалые душевные муки, — проникновенно продолжал механический репортер, — прекращение своей профессиональной деятельности под давлением определенных сил? Верно?

— Скажите своим слушателям, — медленно отчеканил д-р Саперб, — что мы намерены держаться до конца независимо от того, есть против нас закон или нет. Мы в состоянии помогать людям ничуть не в меньшей степени, чем химиотерапия. В особенности в случаях воображаемых нарушений психики — когда это связано со всей предыдущей жизненной историей пациента.

Только теперь он увидел, что механический репортер представляет одну из самых влиятельных телекомпаний, аудитория ее составляет не менее пятидесяти миллионов телезрителей, которые прямо сейчас наблюдают на экранах своих телевизоров за происходящим здесь любезностями. И от одной только мысли об этом язык во рту д-ра Саперба прилип к небу.

После завтрака, когда он вышел наружу к своей машине, он наткнулся на еще одного механического репортера, который залег в засаде.

— Дамы и господа, перед вами последний представитель венской школы психоанализа. Некогда, возможно, выдающийся психоаналитик доктор Саперб скажет вам несколько слов. Доктор, — репортер подкатился к нему, преградив ему дорогу, — как вы себя сейчас чувствуете, сэр?

— Препаршивейше, — ответил д-р Саперб. — Пожалуйста, дайте мне пройти.

— Направляясь в свой кабинет в последний раз, — объявил репортер, скользнув чуть-чуть в сторону, — доктор Саперб остро ощущает свою обреченность, однако, тем не менее, втайне продолжает гордиться тем, что уверен в правоте своего дела. Но только будущее рассудит, насколько он прав в своем упорстве. Подобно практике кровопускания, психоанализ пережил периоды своего расцвета и медленного увядания, а теперь его место занимает современная химиотерапия.

Взобравшись в кабину своей машины, д-р Саперб выехал на подъездную дорогу и вскоре уже катил по автомагистрали в сторону Сан-Франциско, чувствуя себя все еще весьма паршиво и очень опасаясь неизвестной схватки с представителями власти и той перспективы, что представляла ему в самом ближайшем будущем.

Он был уже не молод, чтобы участвовать в подобных событиях. В средней части его туловища накопилось много лишней плоти, зато поубавилось физической активности.

Каждое утро он немало огорчался при виде лысины, которую все с большой ясностью обнаруживал в зеркале ванной комнаты. Пять лет тому назад он развелся с Ливией,

своей третьей женой, и больше уже не женился. Его работа стала его жизнью, заменяла ему семью. И что же теперь? Бесспорным был только тот факт, о котором сообщил робот-репортер: сегодня он направляется в свой кабинет в последний раз. Пятьдесят миллионов телезрителей по всех Северной Америке и Европе будут наблюдать за ним и гадать, как и он сам, удастся ли ему обзавестись новой профессией, открыть для себя новую высокую цель в жизни взамен прежней? Нет, вряд ли можно было на это надеяться.

Чтобы внести некоторое успокоение в свою душу, он поднял телефонную трубку и набрал номер молитвы.

Припарковавшись и пройдя пешком к своему кабинету на Почтовой улице, он обнаружил небольшую толпу зевак, еще несколько репортеров-роботов и немногочисленный наряд сан-францисских полицейских в синих мундирах, которые его там дожидались.

— Утро доброе, — весьма неловко поздоровался он с ним, поднимаясь по ступенькам ко входу в здание и держа в руку ключ.

Толпа расступилась перед ним. Он открыл дверь и настежь ее распахнул, запустив яркий утренний солнечный свет внутрь длинного коридора с эстампами Рола Кли и Кандинского на стенах, которые он и доктор Баклман развесили семь лет тому назад, пытаясь придать более нарядный вид этому довольно старому зданию.

Один из репортеров-роботов объявил:

— Наступает час испытания, дорогие телезрители — скоро появится первый пациент доктора Саперба.

Полиция, подобравшись, будто на параде, молчаливо ждала.

Приостановившись у двери перед тем, как пройти внутрь своего кабинета, д-р Саперб повернулся к тем, кто за ним следовал, и произнес:

— Прекрасный денек. Для октября, во всяком случае.

Он попытался было придумать какую-нибудь героическую фразу, которая придаст благородство тому положению, в котором он очутился. Но ничего такого в голову не приходило. Наверно, решил он, это из-за того, что благородство здесь вовсе ни при чем; он просто делает то, что делал пять раз в неделю в течение многих лет вплоть до самого этого дня, и не нужно быть каким-то особым смельчаком, чтобы поддержать столь давно заведенный порядок еще раз. Разумеется, он заплатит арестом за это свое ослиное упрямство; разумом своим он это прекрасно понимал, однако все его тело и вегетативная нервная система не воспринимали этого. И поэтому мускулы его продолжали нести вперед тело.

Кто— то из толпы, какая-то незнакомая женщина, выкрикнула:

— Мы с вами, доктор! Удачи вам.

Ее поддержали еще несколько голосов, образовав на какие-то несколько секунд общий одобрительный гул. На лицах полицейских была написана откровенная скука. Д-р Саперб переступил порог и прикрыл за собой дверь.

В приемной сидевшая за своим столом его секретарша Аманда Коннерс подняла голову и произнесла:

— Доброе утро, доктор.

Ее ярко— рыжие волосы, перетянутые лентой, блестели на солнце, а из-под шерстяной кофточки с низким декольте прямо-таки готова была выпрыгнуть грудь богини.

— Доброе, — ответил ей д-р Саперб, радуясь при виде ее здесь, да еще в столь великолепной форме, несмотря на всю сложность ситуации.

Он отдал ей пальто, которое она повесила в стенном шкафу.

— Ну, кто там сегодня первый среди пациентов?

Он закурил некрепкую флоридскую сигару.

— Мистер Ругге, доктор. На девять часов. У вас еще есть время, чтобы выпить чашку кофе.

Она быстро прошла к кофейному автомату в углу приемной.

— Вы знаете о том, что здесь должно произойти через некоторое время?