Симулякр

Ряжский Григорий Викторович

– Вам кого? – спросил я, понимая, что, хотя это не случайно, но всё же голос подать не мешает.

– Снимочки, снимочки, уважаемый, – дежурно кивнув, отозвался один.

– И немного видео, – пояснил другой. – Съёмочка, товарищ пациент. Поручение полковника Упырёва. Мы вас особо не потревожим, вы лежите себе, как лежится, или сидите – остальное подскажем.

– На пропуск что ли? – не понял я. – Или куда?

В это время они уже успели подключить камеры, надлежащим образом расположили прочее оборудование и зажгли световые приборы.

– Нахмурьтесь, пожалуйста, – попросил первый, –

если можно, посильней.

– В каком смысле, – удивился я, – зачем?

– Так надо, – равнодушно пояснил второй, – так нас просили. Пожалуйста, просто делайте как мы говорим, и тогда мы вас особо не задержим.

Я нахмурил брови. Затем слегка поджал рот и чуть-чуть приспустил веки.

– Нормально?

Одна камера уже стрекотала, вторая производила скорострельные щелчки.

– Чуть больше попрошу, и сразу после этого слегка убавьте хмури, процентов на двадцать пять-тридцать, – довольно сухо произнёс первый. – А примерно через минуту – ещё на двадцать пять, тоже в сторону понижения.

Я выполнил, как сумел: постепенно разглаживая лицо, расслабляя бровные валики и разжимая губы.

– Нормально, – кивнул мне второй, и вновь без излишней эмоции, – с этим, думаю, разобрались. А теперь радуйтесь, пожалуйста, как можно сильней: восторгайтесь, восхищайтесь, смейтесь, мысленно приветствуйте кого-то из приятных вам персон. И отдельным файлом просто поулыбайтесь, прошу вас, так и сяк, но только умеренно, от едва заметной, явно сдержанной улыбки, до привычно вежливой, деловой, но не ярко выраженной. Пробуем? По команде, пожалуйста.

Последующие десять минут под неустанным руководством двух фотопсихиатров в белых халатах я кривлялся по-всякому, выстраивая своей несчастной физиономией полную линейку несуществующих эмоций, лживых улыбок и неотведанных радостей.

– Теперь – горе… – напомнил второй первому. – Давай мы его тоже отдельным файлом, а то Хорь потом сожрёт, дерьма не оберёшься.

– Да-да, «горе», уважаемый, – обратился ко мне первый, – попробуйте выдавить на камеру скорбь, слезу, но так чтоб она шла едва заметно, не так, когда вы, к примеру, хороните кого-то из близких, а, допустим, просто лук почистили, без слезы, но на мокрой основе, чисто на влажной слизистой, ладненько?

Понять-то я понял, но с этим и выходило сложнее. С одной стороны, вся жизнь моя – сплошные слёзы: чего бы и не выдавить, коль уж просят. А с другой – так привык я к этой жизни, настолько отвратительно втянулся в неё, что даже плакать неохота. Это и есть одиночество. Даже не нужно, чтобы тебя жалели. И некому соврать, что тебе по жизни хорошо.

Я подумал об этом, и тут же навернулись эти слёзы, те самые, – ровно такие, как заказывали мучители со светоотражателями: ещё не каплями, но уже ощутимо влажная фракция.

– Стоп! – заорал вдруг второй, адресуясь ко мне, – держите сколько можете! Идеально, просто перфект, то что нужно!

Первый обрадованно подхватил:

– Снято!

После этого оставалось лишь немного уточниться, пройдясь по мелочам: ирония (щёлк-щёлк), сарказм – лёгкий (щёлк), он же, но уже чуть в более тяжёлом варианте (щёлк-щёлк) и, наконец, образ надежды – двойная вертикальная складка на лбу, устремлённый в будущее ясный взор, чуть вытянутые в трубочку

губы и малость раздутые усилием лицевых мышц носовые крылья (щёлк-щёлк-щёлк).

На этом мы завершились. Они собрали матчасть и, синхронно кивнув на прощанье, молча удалились.

Когда до завершения диализа оставался час с небольшим, явились очередные посетители. Эти были, похоже, из более культурных, потому что, несмотря на такие же халаты калёного крахмала, оба поздоровались. Тоже – мужики. Видно, на Старой площади предпочитали иметь дело исключительно с мужским контингентом, который в случае любой чрезвычайки мог использоваться ещё и в качестве живой силы прикрытия. Но об этом я догадался не сразу, поскольку в первый момент один из моих гостей вытащил из папки крупные цветные фотографии, сделанные двумя предыдущими хмырями, и, приблизившись ко мне, стал неспешно сравнивать их с оригиналом, то приближая к глазам, то отдаляя их от лица. Другой, вытянув из папки ещё одну пачку фото, аккуратно разложил их на столе. Взяв одну, тоже приблизился. Теперь они уже вместе, поочерёдно заглядывая туда и сюда, медленно обходили меня по кругу, изредка тормозя и в отдельные моменты перекидываясь взглядами.

– М-м? – спрашивал один другого.

– У-у, – ответствовал тот, то ли соглашаясь, то ли отрицая предложенное.

– А-а… если… – всё же настаивал первый, после чего произвёл странный жест указательным пальцем, проведя им рядом с моим ухом сверху вниз, и, изогнув фалангу в конце траектории, вновь плавно повёл его обратно по вертикали. Дойдя до точки старта, разжал фалангу и всей кистью целиком прочертил в воздухе короткую горизонталь.

– Слишком радикально, – не согласился второй, – хватит ото.

– То есть… два блефаро, ото, и, возможно, генио?

– Ну да, – пожал плечами тот, что, скорей всего, был главный, – вопрос простой, даже не помню, чтоб так подпадало. Думаю, вполне может подвинуть удмурта, если там всё хорошо, – и ткнул себе пальцем в горло. Другой понятливо кивнул, соглашаясь:

– М-да, коллега, это вам не синяк, это продукт совсем иного замеса.

– Да просто подарок, хули там! – раздумчиво откликнулся первый, но тут же, кинув на меня смущённый взгляд, быстро поправился. – Извиняюсь, уважаемый, я хотел сказать, что по нашей части тут порядок, всё у вас хорошо. И даже ещё лучше.

– А по какой вашей части? – просительно заглянув ему в глаза, поинтересовался я, – и в каком смысле всё хорошо? Хорошо с чем?

– Вы лучше отдыхайте, – мягко улыбнулся второй, – дальше вам люди всё скажут.

И собрав папки, они энергично удалились.

Однако это был ещё не конец. После пятиминутной переменки возникла новая пара персонажей. Разумеется, в калёных же халатах, но уже со своей конкретной тайной. При зашедшем первым, пожилом, имелся врачебный набор, который я квалифицировал как носоглоточный. Потому что первым делом при помощи зеркала на длинном штыре он заглянул ко мне в глотку и долго там чего-то рассматривал. После этого проверил уши и попросил дышать носом. В это время моложавый настраивал звукозаписывающий прибор высокой, судя по всему, чуткости. Он дважды щёлкнул пальцами, сначала отдалив их от микрофона, затем приблизив, и удовлетворённо качнул головой.