Символ Веры
Шрифт:
Морхауз глубоко вдохнул и выдохнул, понимая, что близится его звездный час. Или время грандиозного провала - это уже по результатам. Бальтазар Косса измерил силы и понял, что с обширным лагерем строгих консерваторов ему не тягаться. Значит «обновленцы» у него, Александра, в кармане.Теперь силы почти равны, но к сожалению только «почти». Бертран де Го, главарь «авиньонцев» буквально в последние часы переманил нескольких сподвижников от самого Морхауза. С ними у реформаторов было бы зафиксированное преимущество. Без - неустойчивое равновесие.
Страх и волнение
– Ширма, фиговый листок, - Раймон Бертран де Го картинно поджал губы в нарочито брезгливой гримасе. Мягкий французский акцент «авиньонца» бесил Морхауза - казалось, что уста де Го извергают не слова, но переслащенную патоку.
– Это недостойно и глупо, - решительно продолжил француз.
– Церковь превыше этих жалких трюков. Мы - князья Престола, мы не унизимся до ярмарочных фокусов!
Среди консерваторов прокатилась глухая волна - кардиналы переглядывались, кивали, негромко соглашались. Очень негромко - сейчас поединок шел между лидерами.
– Что предлагает нам смиренный собрат Александр?
– саркастически вопросил де Го, демонстративно принижая статус Морхауза. Означенный собрат сохранил на лице смиренность, однако сжал четки так, словно то была удавка на шее поганого французишки.
– Он предлагает нам ком-про-мисс!
– выговорил противник, закатывая глаза на каждом слоге.
– Компромиссный папа! Где это видано? Когда это было видано?!
Ответ у Морхауза был приготовлен заранее.
– Помнится, нечто подобное уже имело место, - Александр сильно наморщил лоб, как будто и в самом деле мучительно пытаясь вспомнить.
– Кажется, подобный, так сказать «компромиссный папа» основал орден целестинцев?
Легкий шум снова прокатился среди собрания, кардиналы оценили удар. Раймон де Го был целестинцем, а этот орден шесть веков назад основал Целестин V. Тот самый Целестин, который вел простую, праведную жизнь монаха и отшельника по имени Пьетро Анджелари, а затем был избран конклавом в сходных обстоятельствах - на пороге тяжелого кризиса Церкви.
Де Го побагровел, поняв, что пропустил удар, причем глупо, по-детски. Впрочем французам всегда была присуща поверхностность в изучении истории папства, они спешили жить днем сегодняшним.
– Да он даже не священник, этот ваш святой человек из народа!
– возопил кардинал Раймон.
– Если уж идти по следам предшественников, то следует избрать фигуру более известную и более заслуженную!
Кардиналы закивали. Ободренный де Го набрал полную грудь воздуха и сказал:
– Мы не можем позволить себе нарушать правила...
Посох ди Конти ударил в мраморный пол, словно молния языческого бога Зевса. Дерево ударило в камень с оглушительным треском, оборвав возмущенную тираду француза. Бия посохом, кардинал Уголино прошествовал в центр зала. Морхауз мысленно перекрестился.
Прочно
– Стыдитесь, братья!
– возвестил ди Конти, подняв посох и махнув им, как будто намереваясь обломать о чью-либо спину.
«Ты что задумал, старый осел...»
Морхауз нервно сжал кораллы. Не то, чтобы он отказывался от поддержки, но как-то все это было ... неожиданно. Александр был готов к выпаду француза и намеревался парировать. Но Уголино сломал всю партию, разыгрывая собственные ноты.
– Черт побери, я как будто читаю сладенькую историю для благовоспитанных девочек!
– зычно проорал Конти, все так же размахивая резной палкой из прочного дуба. Было решительно неясно, как в пожилом теле может скрываться столько сил и голоса.
– Истинно говорю вам, предпоследние времена приближаются! Потому что глупость человеческая есть тягчайший из грехов, и близок день Страшного Суда, если недуг глупости не пощадил даже моих собратьев!
Согбенный старик в искренней ярости отшвырнул палку под ноги Раймону де Го. Француз машинально откинулся назад, вздрогнув от неожиданности.
– Правила!
– с невыразимым презрением выговорил седой кардинал.
– Вы еще скажите «мораль»! Или даже «толстовщина»!
Сложное русское слово, давно ставшее нарицательным, Уголино выговорил без малейшей запинки.
– А может нам всем дружно сбросить эти гнусные тряпки?
– ди Конти потряс полой роскошной мантии, словно намереваясь ее разорвать.
– Наденем рубища, изгоним менял из храмов и уволим бухгалтеров, что ведут наши дела?!
Итальянец выпрямился и скрестил руки на груди. Борода его воинственно задралась почти параллельно мраморному полу. Морхауз с удивлением отметил, что ди Конти на самом деле достаточно высок, просто возраст и болезни скрючили старика.
– Позвольте напомнить вам простые истины, братья мои, - внушительно попросил Уголино.
– «И Я говорю тебе: ты - Пётр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; И дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то и будет связано на небесах, что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах.»
Уголино поднял руку, сжатую в костистый кулак.
– Есть лишь один Бог, и лишь одна Церковь, в чьих руках ключи Царства Небесного. А мы - суть князья Церкви. Мы - воля и рука Господня на земле. Никто не властен над нами в делах церковных, потому что нельзя быть слугой и господином самому себе. Мы - и есть Церковь, а Церковь есть мы!
Кардинал медленно опустил кулак, обводя сумрачным взором собратьев.
– И только мы решаем, что хорошо для истинной веры, для Святого Престола. Мы связываем и решаем дела церковные на земле, потому что так повелел Господь. И если даже адские врата нам не угроза, то, что говорить о каких-то правилах, которые мы сами себе устанавливаем?!