Символ Веры
Шрифт:
– Нет, - четко и прямо сказал Гильермо.
На мгновение в номере повисла тишина, в которую мягко вплетался шум вечернего Бейрута.
– Жаль, - ответил из-за спины первый охранник, открывая настежь балконную дверь.
– Франц будет огорчен.
Второй снял с плеча слуги широкое полотенце из кремового полотна с лохматой каймой и провернул несколько раз, превращая в жгут.
– Тогда мы рекомендуем вам вечернюю прогулку на свежем воздухе.
Случается, что даже профессионалы допускают ошибки. Постфактум - очевидно и предельно глупые, однако на конкретный момент кажущиеся вполне естественными. Незваные гости были уверены,
Гильермо не видел покойников иначе, нежели в гробу и никогда не слышал звук пистолетного выстрела, тем более с глушителем. Поэтому в первое мгновение он не понял, что случилось. По ушам ударил резкий, жесткий звук, похожий на удар молотка, что разом вбивает гвоздь по самую шляпку. И еще клацнул металл, как удар двух напильников. Один из черных костюмов, тот, который уже подступил к Леону с полотенцем, споткнулся на ровном месте, пошатнулся и уронил жгут. Снова повторился тот же сдвоенный звук - щелкающий «деревянный» стук и лязг металла. Костюм все так же молча упал, стукнувшись головой о стекло «итальянского» балкона. В электрическом свете повисло туманное облачко карминового цвета, как будто из косметического пульверизатора распылили порцию краски.
Гильермо отступил на шаг и уперся спиной в прозрачную стеклянную стену. Слишком много событий случилось чересчур быстро. Инстинкты подсказывали монаху, что происходит, однако неискушенный разум отказывался воспринимать информацию настолько быстро. Леон осмысливал происходящее по частям, как уличный «барботаж», который разливает порции самого дешевого английского бурбона и глотает за раз только монетку в пять сантимов.
Слуга выронил поднос и с невероятно резвостью нырнул прямо под кровать. Его ноги в белых туфлях дернулись, скрываясь за пологом. Второй костюм развернулся, бросив руку за лацкан пиджака, к небольшой наплечной кобуре, но опоздал. Пуля пробила ему плечо навылет и с глухим шмяком засела в дверной раме балкона. Выстрел оказался ювелирным (впрочем, как и первые два) - кость осталась цела. Раненый утратил боеспособность, но при этом остался в сознании и здравом рассудке.
Гильермо вжался в стекло еще сильнее, от души прося Господа о небольшом чуде - отправить его, Леона Боскэ, как можно дальше отсюда.
Раненый опустился на колени, борясь с дурнотой и болью. Пораженная рука повисла плетью, сам человек скособочился в ее сторону, пытаясь зажать рану. Гильермо никогда не видел, чтобы человек бледнел настолько быстро и резко.
– Дверь закрой, - бросил Байнет, ступая к центру номера. Франц, маячивший за его широкой спиной, споро выполнил указание, аккуратно прикрыв дверь в «императорский» номер. Бледностью секретарь мог поспорить с подстреленным ассасином, руки у него тряслись, однако губы были сжаты в упрямую полоску, а в глазах горела решимость.
Байнет двигался быстро и плавно, короткими шагами, как будто плыл над пушистым ковром, необратимо испорченным кровью. Сутана была расстегнута по невидимому шву и висела, как сложенные крылья у вампира. Теперь Гильермо понял, чем гремел здоровенный
По обширной зале потекли, сливаясь, два резких, будоражащих запаха. Один был хорошо знаком Гильермо, выросшему в монастыре с маленьким скотным двориком - так пахла только что пролитая кровь. Второй ощутимо технический, резкий - новый для Боскэ запах сгоревшего пороха.
Байнет остановился в паре шагов от раненого - ровно настолько, чтобы стрелять безошибочно и не рисковать неожиданным броском. Человек в окровавленном костюме - черное на черном - посмотрел снизу вверх, мучительно кривя губы. Франц меж тем быстро метнулся к Гильермо, оглядывая и ощупывая подопечного. При этом он что-то бормотал по-французски, очень быстро и с каким-то акцентом, так что Леон разобрал только «Слава ... успели ...»
– Расскажи мне что-нибудь, - странно, почти мягко попросил Байнет.
– Не дождешься, - все так же криво усмехнулся подстреленный.
Профессионалы помолчали пару мгновений, в которые уместился невысказанный диалог, очевидный для обоих.
«Я могу сделать с тобой все, что угодно.»
«Не успеешь.»
«Я постараюсь.»
«Такие вещи не доверяют одному эшелону. За нами придут контролеры.»
– Оставь меня, тебе зачтется, - попросил вслух раненый.
Байнет едва заметно качнул головой.
– Не зачтется, - отметил он вполне очевидную вещь.
Ассасин опустил взгляд, показывая, что говорить здесь больше не о чем. Однако Байнет придерживался иного мнения.
– Три пули в живот, одна в мочевой пузырь, - ствол с глушителем едва заметно качнулся, отмечая будущие попадания.
– Никакая медицина не поможет, будешь умирать долго и страшно. А если вытянешь, остаток жизни проведешь в коляске, с резиновой трубкой в животе и банкой мочи на коленях.
Гильермо, дергающийся безвольной куклой в цепких руках Франца, отстранено подивился тому, как четко, быстро и грамотно говорит дубоподобный швед, который прежде не произносил двух слов подряд.
Еще пара секунд. Раненый молчал. Так же молча Байнет прищурился, готовясь исполнить обещанное.
– Штык, надо уходить!
– тонким фальцетом возопил Франц.
– По-дож-ди, - тяжело, трудно вымолвил раненый. Лицо его приобрело совсем потусторонний оттенок белого с синим - сказывалась кровопотеря.
Байнет склонил голову чуть вбок. В его глазах подстреленный убийца ясно прочитал, что говорить следует очень, очень быстро. Счет времени шел в лучшем случае на минуты. В самом лучшем.
Но еще пару мгновений раненый потратил, строго взвешивая на внутренних весах - что он может рассказать в обмен на быструю и легкую смерть, не слишком нарушая профессиональную этику.
– Вторая группа будет уже с огнестрелом, - сказал он.
– Мы вышли за лимит времени, они наверняка поднимаются.
Байнет не стал ничего отвечать. Пистолет в его руке щелкнул в третий раз, и теперь Гильермо понял, откуда идет лязг - это скользил затвор. Дымящаяся гильза нырнула прямо в вазу с цветами и зашипела умирающей гадюкой. Ассасин повалился на ковер, пуля пробила ему висок. и снова повисло красноватое облачко мельчайших брызг. Под роскошной кроватью зашуршало - портье забивался еще глубже.