Синдерелла без хрустальной туфельки
Шрифт:
— Мариночка, у вас что, тоже неприятности какие, да? Я вижу, вы чем-то расстроены…
— Да, Сергей Сергеич, и у меня тоже неприятности, — медленно покачала она головой и быстренько перестроилась внутри себя на деловой лад, потому что такое искреннее проявление человеческого, а главное, мужского участия, она по опыту знала, просто грех было для себя не использовать. Человек, мужчина точнее, в этом участии раскрывается весь, как цветок, вот тут и надо не пропустить момент, тут и надо врезать хороший хук левой, чтобы вышибить его из состояния здравой рассудительности надолго…
— А я могу чем-нибудь вам помочь, Мариночка?
— Да что вы, Сергей Сергеич… Чем вы мне таким можете помочь…
— Ну все же?
Марина элегантно поставила чашечку обратно на блюдце и, приподняв красиво бровь, задумчиво взглянула в глаза Сергунчику, словно решала про себя, стоит ли доверять этому человеку свою проблему. Опять-таки выдержав достойно нужную паузу и тихо вздохнув, произнесла:
— Да вот, знаете ли… Может случиться так, что скоро мне жить будет просто негде…
— Как это — негде?
— Ну, понимаете, я сейчас снимаю хорошую квартиру, но может статься так, что придется ее освобождать. Прямо ума не приложу, что делать! Надо новую искать, а у меня как раз с деньгами трудности…
— Мариночка, если бы вы только позволили мне о вас позаботиться! Я бы на все ради вас… Я бы и квартиру нашел, и оплачивал бы ее… Да ради такой женщины…
Марина, скромно потупив взор и улыбнувшись благодарно и загадочно, только махнула на него ручкой:
— Ой, ну что вы, Сергей Сергеич… Я не могу принять от вас такой помощи… Нет, нет и нет, что вы…
Сергунчик сник и замолчал грустно, и дотронулся осторожно, с досадой будто до пластыревого крестика на щеке — проклятая Коняшка вместе со своим хахалем виноваты были в этом женском ему отказе. А что, вон как разукрасили, что и смотреть на него теперь красавице-Мариночке неприятно. Не понимал бедный Сергунчик, что грустит совершенно зря — вовсе и не собиралась Марина упускать из виду этот вариант, который назывался «на всякий пожарный». Чего это ради она будет разбрасываться так просто, за здорово живешь, хорошим к ней отношением? В борьбе за выживание в этом городе все средства хороши, и в хозяйстве все может сгодиться…
— Хотя спасибо вам, конечно, за ваше предложение, Сергей Сергеич! Если мне будет трудно, я к вам сразу обращусь за помощью. Я поняла — вы настоящий мужчина и настоящий, преданный друг. А я, как вы уже поняли, умею быть благодарной…
Последнюю свою фразу Марина произнесла совсем уж зазывно-интригующе, решив, что лишней она в данной ситуации вовсе не будет — пусть этот толстячок поглубже заглотит свою наживку. Хотя, судя по виду, он и так ею вот-вот подавится — вон как встрепенулся в ожидании мужского своего охотничьего счастья. Теперь ей надо встать и уйти быстренько с глаз подальше. Мужское охотничье счастье — оно ж должно быть этаким ускользающим, летяще-мимолетным, как убегающая от мушки цель…
Взглянув на часы, она в кокетливом ужасе округлила глаза и резвенько соскочила со стула, и, пробормотав торопливо о каких-то важных своих делах, быстро
Дверь ей открыла незнакомая совсем тетка, которая, по всей видимости, нагостилась уже и уходить собралась — стояла в прихожей в пальто старенькое одетая и улыбалась ей доброжелательно. Марина, сразу оценив добрую и приветливую эту ее улыбку, вдруг распознала в ней внутренним острым чутьем любимого своего клиента, того самого, интеллигентно-безропотного, который никогда не спорит да не занудствует и сразу со всем соглашается, и покупает ее товар с той лишь целью, чтобы человека зря не обидеть. И тут же сделала стойку. То есть улыбнулась этой женщине так, будто знала ее уже сто лет, и заглянула в глаза свойски-дружески. Страсть как любила она таких вот теток…
— Ой, здравствуйте! А вы что, разве уже ходите? Как жаль…
— Да, ухожу, деточка, — расплылась ей навстречу в ответной улыбке тетка. — И так уже загостилась, домой пора…
— Ой, как жаль… У вас такое приятное лицо, знаете! Вот сразу, сразу к себе располагает! Очень, очень красивое, зрелое женское лицо. Вот если еще за ним чуть-чуть, совсем немного поухаживать… И необязательно дорогой косметикой! Знаете, есть такая косметика для пожилых женщин…
— Мариночка! Стоп! Прекратите! — грозно и весело проговорила-пропела из кухни Ольга Андреевна. — Чего вы там в мою приятельницу вцепились? Любочка, не слушай ее! Это не ваш случай, Мариночка, поверьте мне! Проводите лучше Любовь Ивановну и идите сюда, к нам… Мы вам лучше новости свои сногсшибательные расскажем, Мариночка!
Новости у них и в самом деле были сногсшибательные — и так счастливо и вовремя случившаяся Ольги Андреевны динамика, и утренний звонок их заграничной матери и невестки, и ожидаемый ее завтра приезд… Марина даже вздохнула про себя с облегчением — ну наконец-то, свершилось, все-таки…
— А она что, насовсем приезжает, да, Ольга Андреевна? Ее что, муж немецкий выгнал, да?
— Да что вы, Мариночка! Нет, нет и еще раз нет! — взволнованно замахала руками Ольга Андреевна. — Все как раз даже наоборот! Наша Аллочка не выдержала мук совести и во всем призналась своему мужу! Рассказала ему все честно, что у нее тут двое детей осталось, и он предложил ей немедленно их забрать к ним…
— Ух ты! Сама рассказала, значит! — не удержавшись от сарказма, произнесла возмущенно-восторженно Марина. — Надо же, смелая какая!
— Ой, да я и сама удивляюсь, Мариночка! Это так на нее не похоже, знаете… И тем не менее…
— Ну да, ну да, бывает… — согласно закивала Марина. — И что? Она приедет и заберет к себе Василису с Петечкой?
— Да, Мариночка, да! И я очень рада этому обстоятельству! По крайней мере, моим внукам светит хоть какое-то будущее…
— А вы как же? Как вы-то тут одна останетесь?