Синдикат киллеров
Шрифт:
— Ничего, — равнодушно ответил Турецкий. — Просто коллеги уточняют кое-какие детали по своей линии. А что, этот Владимир Иванович, если судить по списку, не имел чести быть приглашенным в прошлое воскресенье на... как это у вас называется?
— Обычный прием, — сухо сказала Карина, опустив глаза. — Муж сам рассылал приглашения. Может, этого вашего Молчанова не было в Москве, не знаю. Они с Олегом такие вещи обсуждали. Олег, скажи.
— Да, — подтвердил Деревянко. — Наиль Абгарович, как сказала Карина, все в основном сам... Мне потом передавал
Слово «хозяин» прозвучало весьма уважительно и с каким-то особым значением. Видно, еще чтил его Деревянко, словно живым считал. Или имел свои надежды на будущее? Черт их разберет, всех этих, которые из грязи да сразу в князи...
Ну, словом, давай, Слава, подруливай сюда. И ребята из райотдела, что начинали тут, тоже пусть подскочат. Появились кое-какие мыслишки. И за одно организуй постановление на обыск в доме напротив. Ты меня понял? Молодец. Жду. — Турецкий опустил трубку на рычаг.
Конечно, по идее Карину вполне можно было заменить любой женщиной, находившейся в доме. Но Турецкий почему-то решил, что лучше, если будет она сама.
Грязное должен был организовать «подход» Деревянко, которому выпало изобразить Мирзоева, к окну. Остальным сыграть свои роли. Карина включает воду в ванной, потом, в нужный момент, врывается и видит лежащего мужа. Кричит. Понятно, тяжело, но ведь и крик ее повторить никто не сможет.
Когда Турецкий понял, что, кажется, зря включил в участницы следственного эксперимента и ее, она вдруг согласилась. Спросила:
— А что я должна крикнуть?
— То, что кричали.
— Но я не помню... — И Турецкий поверил ей. Действительно, а что она могла запомнить в тот момент?
— Ну закричите... Как вы мужа звали? Наиль? — И на ее согласный кивок сказал: — Крикните: Наиль! Только погромче. Впрочем, можете крикнуть: Олег. Я не возражаю. Что вам сейчас будет легче.
Сам Турецкий вместе с капитаном Нежным, краснолицым, пряно пахнущим недорогим одеколоном оперуполномоченным из райотдела, отправился в дом напротив. А участковый инспектор и двое понятых заняли указанные места во дворе усадьбы, возле противоположного дома и углу Климентовского.
Турецкий с Нежным, который уже был тут в воскресенье, облазил весь чердак, отыскал гильзу от автоматного патрона калибра 5,45 и опрашивал жильцов, поднялись на второй этаж и по железной лесенке через люк в потолке лестничной площадки выбрались на чердак.
Картина здесь была ясной. Напротив окна стояли деревянные козлы, оставленные тут, видно, в давние времена. На них лежали доски с торчащими кривыми гвоздями — наверняка те самые, которыми было заколочено окно.
Странно, зачем было произведено столько ненужных действий, подумал Турецкий. Отрывать доски — лишний шум. Волочить из угла козлы — не меньший, вон и след волочения остался. А вот необходимых — не сделано. Зачем он оружие с собой забрал?
И снова вопрос: неужели никто внизу не слышал никакого шума? Ну предположим, если на автомат навинчен глушитель, грохота не будет. Нежный утверждает: при опросе никто ничего путного объяснить не мог. Не слышали, не видели, не знаем. Чудной до ой!
— А кто тут, под нами, живет?
— В квартирах второго этажа, — стал объяснять Нежный, — проживают следующие лица. Прямо вот здесь, под ногами, — некто Спирин, по словам участкового, пьянь и полное ничтожество, промышляющее сбором пустых бутылок. Ввиду того что стоимость их постоянно растет, дома практически отсутствует, в основном по паркам шастает. Вероятно, только ночевать является. Его и теперь нет дома. Сосед у него — старик-реставратор из Третьяковки. Этот уже который день болеет, лежит дома, но уверяет, что пол воскресного дня проспал. С другой стороны площадки проживают в двух комнатах старушки. Обе они глуховаты, да и время в основном проводят неподалеку, у церкви «Всех Скорбящих»... Там у них и компания своя, и работа нищенская. А соседями у них пара средних лет, коммерсанты. Ну привозят откуда-то из ближнего или дальнего зарубежья всякие шмотки и торгуют ими то на Рижском, то на Москворецком рынках. Дома, естественно, бывают только по вечерам. Что же касается первого этажа, то там две большие коммуналки и населяет их самый обычный московский люд — служивый, учащийся, торгующий — крикливый. И хотя было воскресенье и середина дня, никто ничего не заметил. Полнейшая пустота.
Между прочим, единственная дверь в подъезде — обшарпанная и грязная — имела английский замок. Но он ничего не запирал, поскольку был сломан сто лет назад, и в дом мог войти любой посторонний. И на чердак вела только одна дорога. Следовательно, преступник спокойно вошел сюда, подготовился, зная, что никто на него не станет обращать внимание, сделал свое дело и так же преспокойно покинул свое убежище. Заодно, возможно, и убедившись в том, что выстрел достиг цели.
Турецкий подошел к слуховому окну с выбитым стеклом и, вынув из кармана платок, высунул наружу руку и махнул им.
В ответ в окне ванной в особняке Мирзоева, который отсюда, из темноты, казался совсем близко, дернулась занавеска. И это вполне отчетливо увидел Турецкий. Он стоял, облокотившись на козлы посреди чердака, как стоял бы здесь, на его месте, тот, кто держал в воскресенье в руках автомат Калашникова. Тут экспертиза уже сказала свое слово.
Наконец у Мирзоева открылось окно и в проеме появился Деревянко. Наверное, неуютно себя чувствуешь под прицельным взглядом, зная, что через миг в тебя может угодить пуля.
Турецкий не различал выражения лица Олега, но внутренне без труда поставил себя на его место: бр-р-р!
Деревянко постоял несколько секунд в проеме окна и отступил на пару шагов в глубину ванной. Теперь уже Турецкий видел его с трудом — лишь силуэт. Значит, должен быть оптический прицел.
Автомат, прицел, глушитель — дорогая получается техника. Пожалуй, сплоховал киллер-то, зря пожадничал. А может, у этого оружия уже имеется и след, и адрес? Что ж, ему же хуже.