Синдром Паганини и другие правдивые истории о гениальности, записанные в нашем генетическом коде
Шрифт:
Отлучение Паганини от церкви «задним числом» подпитывает спекуляции по поводу отношения высших церковных чинов к музыканту. Он вычеркнул церковь из своего щедрого завещания, фаустовская история с продажей души дьяволу тоже вряд ли поспособствовала улучшению отношений. Однако священникам хватало и невыдуманных историй, чтобы отвергнуть скрипача. Паганини был одержим азартными играми, однажды даже поставил на кон свою скрипку прямо перед концертом (и проиграл). Паганини прелюбодействовал – с девушками и зрелыми женщинами, горничными и дамами голубых кровей по всей Европе, демонстрируя истинно грандиозные масштабы разврата. Самые смелые его завоевания на этом фронте он якобы совершил, соблазнив двух сестер Наполеона и потом бросив их. Паганини хвастался: «Я страшен как смертный грех, но стоит мне заиграть на скрипке, как женщины падают к моим ногам». Церковь эти подвиги, понятное дело, не впечатлили.
Тем не менее неуемная сексуальная активность Паганини поднимает один характерный момент по поводу генетики и изящных искусств. Учитывая, что какими-либо талантами обладают многие люди, ДНК, вероятно,
Многие ученые, впрочем, объясняют нашу тягу к искусству с помощью процесса под названием «половой отбор», родственного естественному отбору. Согласно теории полового отбора, существа, которые часто спариваются (и тем самым передают свою ДНК), делают это не обязательно потому, что у них больше шансов выжить, а просто потому, что они симпатичнее и сексуальнее. «Сексуальный» у большинства существ значит мускулистый, хорошо сложенный или богато украшенный (на ум сразу приходят оленьи рога и павлиньи хвосты). Но пение и танцы тоже могут привлечь внимание к физически здоровому самцу. А рисунок или поэзия может показать умственную доблесть и ловкость автора – качества, которые играют важную роль в создании блоков и перемещении по ступенькам обезьяньей иерархии. Другими словами, искусство придает сексуальности умственным способностям.
Вы скажете, что, для того чтобы с кем-то переспать, вовсе не обязательно быть талантом калибра Моцарта или Матисса, и будете правы. Но нескромный переизбыток чего-либо – это отличительный знак полового отбора. Давайте представим, как эволюционировал павлиний хвост. Блестящие перья издавна делали отдельных павлинов более привлекательными. Но большие пышные хвосты птиц вскоре вновь стали обычными, так как гены, отвечающие за этот признак, растворились в следующих поколениях. Таким образом, самцы с самыми большими и самыми яркими хвостами привлекали внимание самок. Но затем, по прошествии поколений, все самцы павлина получили хвосты, которыми раньше могли похвастать только избранные. Победа в борьбе за внимание самок требует даже большей «показушности» – до тех пор, пока ситуация не выйдет из-под контроля. Таким образом, безупречный сонет или поразительной красоты скульптура из мрамора (или из ДНК) могут выполнять ту же задачу что и комбинация из метровых павлиньих перьев, и разветвленные на 14 отростков оленьи рога, и огромная красная павианья попа [83] !
83
Классики американской литературы начала ХХ в. почему-то уделяли большое внимание теме полового отбора и его роли в человеческом обществе. И Фрэнсис Скотт Фитцджеральд, и Эрнест Хемингуэй, и Гертруда Стайн, и Шервуд Андерсон обращались к животным проявлениям ухаживания, мужской страсти и ревности, сексуальной привлекательности и др. Генетики тоже подпустили шпилек в адрес некоторых упомянутых писателей. В своей замечательной работе Evolution and the Sex Problem Берт Бендер пишет: «Генетика Менделя была долгожданным открытием для Джека Лондона, который с удовольствием принял его, будучи фермером и занимаясь скрещиванием пород. А вот Андерсон, Стайн и Фицджеральд серьезно обеспокоились». Фицджеральд вообще казался одержимым такими вопросами, как эволюция, евгеника и наследственность. Бендер указывает, что в своем творчестве автор «Великого Гэтсби» постоянно упоминает яйца (взять хотя бы Вест-Эгг или Ист-Эгг), а также у этого писателя можно найти цитату: «система разбивки пар в танцах, способствующая выживанию сильнейших». Даже прозвище «старина» (англ. – old sport), которое Гэтсби дал Нику Каррауэю, рассказчику в «Великом Гэтсби», может быть обусловлено привычкой генетиков употреблять слово sports для обозначения мутантов.
В то время как таланты Паганини подняли его на вершину европейского общества, его ДНК не обеспечивала должного генетического материала для здоровых потомков. Великий скрипач был настоящей развалиной и в биологическом, и в психологическом плане. Из этого следует, что сексуальные желания людей легко смещаются от утилитарного желания передать свои здоровые гены. Сексуальное влечение само по себе имеет силу и власть, и культура может помочь переосмыслить глубоко запрятанные сексуальные симпатии и антипатии, сделать привлекательными даже такие генетические табу, как, например, инцест. Сделать столь привлекательными, что подобные извращения смогут даже оказывать влияние на наше величайшее искусство!
Творчество Анри Тулуз-Лотрека, художника и летописца кабаре «Мулен Руж», и его генетические особенности были тесно переплетены, подобно нитям двойной спирали. Семья Тулуз-Лотрека вела свои корни из Шарлемани: графы Тулузские много лет фактически правили Южной Францией, как короли. Этот род был достаточно гордым для того, чтобы бросать вызов папам римским, которые
Рассчитывая оставить семейные владения нетронутыми, Тулуз-Лотреки обычно женились между собой. Но близкородственные браки дали шанс проявиться губительным рецессивным мутациям. Каждый живущий человек является носителем как минимум нескольких мутаций, и мы выживаем только потому, что располагаем двумя экземплярами каждого гена, позволяя здоровой копии заменить поврежденный. От большинства генов организм получает лишь 50 % их «производственной мощности» или даже меньше – к примеру, это можно сказать о гене Foxp2. Шансы на встречу двух людей, имеющих одну и ту же губительную мутацию гена, ничтожно малы, но родственники с одинаковым набором ДНК легко могут передать два поврежденных гена своим детям. Родители Анри Тулуз-Лотрека были кузенами: его бабушки приходились друг другу родными сестрами.
В шесть месяцев Анри весил всего четыре килограмма, а роднички у него не закрывались, по некоторым данным, до четырех лет. Его череп казался распухшим, а короткие руки и ноги были прикреплены к телу под самыми неожиданными углами. Уже подростком он ходил с тросточкой, что, впрочем, не уберегло его от двух падений и переломов обоих бедер, ни одно из которых не зажило как следует. Современные врачи не могут прийти к единому мнению по поводу диагноза Тулуз-Лотрека, но все соглашаются с тем, что он страдал от рецессивного генетического расстройства, которое, в придачу к прочим недугам, сделало его кости ломкими и остановило рост нижних конечностей. Его рост обычно указывается как 150 сантиметров, однако считается, что на самом деле взрослый Тулуз-Лотрек не достигал и 140 см – торс взрослого человека казался непропорционально большим на маленьких детских ножках. Анри был не единственным пострадавшим Тулуз-Лотреком. Его брат умер в младенчестве, а двоюродные братья, также родившиеся от близкородственных браков, тоже были низкорослыми, страдали и деформациями костей, и эпилепсией [84] .
84
Книга Армана Леруа Mutants подробнее описывает необычную болезнь Тулуз-Лотрека и эффект, который она оказывала на его творчество. Я рекомендую вам прочесть эту книгу прежде всего оттого, что там много интересных историй: к примеру, о «клешне омара» и других врожденных дефектах, некоторые из которых упоминаются в главе 1 этой книги.
Честно говоря, семья Тулуз-Лотреков казалась совершенно благополучной по сравнению с прочими инбредными аристократическими семействами Европы: например, со злополучной династией Габсбургов, правившей в XVI–XVII веках в Испании. Как и прочие правители в европейской истории, Габсбурги приравнивали инцест к соблюдению «чистоты крови», и заключали браки только с другими Габсбургами, чьи родословные они знали достоверно (как говорится: «Чем ты знатнее, тем больше у тебя родственников»). Габсбурги сидели на тронах по всей Европе, но наиболее склонной к родственным бракам оказалась испанская ветвь: из каждых пяти испанских Габсбургов четверо заключали браки с членами своей семьи. В самых отсталых испанских деревушках того времени обычно умирало 20 % младенцев, а у Габсбургов это число доходило до 30 %. Их фамильные склепы были переполнены и выкидышами, и мертворожденными детьми. Еще 20 % детей Габсбургов умирали, не дожив до десяти лет. Несчастные выжившие – судя по семейным портретам – часто страдали от «Габсбургской губы»: имели деформированную выступающую челюсть, выглядевшую совсем по-обезьяньи [85] . Проклятая губа становилась уродливее с каждым следующим поколением, достигнув кульминации у последнего испанского Габсбурга – несчастного Карла II.
85
Губа была более ярко выражена на портретах мужчин, но женщины тоже не избежали этих генов. Так, заметные признаки «габсбургской губы» были у Марии-Антуанетты, представительницы другой ветви этой семьи.
Мать Карла была племянницей его отца, то есть тетя приходилась ему и бабушкой. В то время инцест среди Габсбургов был устоявшимся и непрерывным, так что Карл был инбредным даже чуть более, чем потомок родных брата и сестры! Результат был безобразным во всех смыслах. Челюсть Карла была настолько деформирована, а язык – настолько распухшим, что король еле мог жевать и говорить. Слабоумный монарх до восьми лет не умел ходить, и хотя он не дожил и до сорока, в конце жизни страдал настоящим старческим маразмом с многочисленными галлюцинациями и припадками. Габсбургские советники, не вынесшие никаких уроков из прошлого, упорно женили Карла на кузинах, стараясь получить наследников. К счастью, король страдал преждевременным семяизвержением, а впоследствии и вовсе стал импотентом, поэтому наследника не получилось, и династия прервалась. Карл и другие короли-Габсбурги нанимали великих художников, чтобы увековечить свое правление, но ни Тициан, ни Рубенс, ни Веласкес не смогли замаскировать ни пресловутую губу, ни общее вырождение Габсбургов по всей Европе. Тем не менее в эру сомнительных медицинских записей эти прекрасные портреты уродливых людей остаются бесценным инструментом для отслеживания генетического упадка и вырождения.