Синдром паники в городе огней
Шрифт:
Миновав Нёйи, человек за рулем глубоко вздохнул и повел рукой, как бы говоря: ну вот, теперь можно немного подышать свежим воздухом. Франсуа пытался угадать, куда теперь направится человек с плешью. Ему показалось, что к Триумфальной арке, но человек с плешью резко взял направо по кольцу Бульваров, все из которых носили имена наполеоновских маршалов.
— Хочу вам кое-что показать, — сказал человек за рулем человеку с толстыми линзами. — Хочу показать вам место, где фабрикуются фикции…
Франсуа почувствовал вдруг крайнее любопытство от того, что хотел показать человек с плешью другому, менее сведущему. Место, где фабрикуются фикции? В час ночи? «А то, что со мной происходит,
Он даже не уловил тот момент, когда перешел границу, хлипкую грань между реальностью и фикцией, между сном и бодрствованием, а теперь, конечно, ему любопытно, потому что все непредсказуемое любопытно.
Человек с плешью проехал бульвар Адмирала Брюи, потом бульвар Ланна, въехал в гущу шикарных улиц 16-го округа и направился к Сене. В ту секунду, когда перед ними встало круглое здание с торчащей из него высоченной башней архитектуры 70-х годов, более сведущийсбавил ход и с удовлетворением объявил:
— Видите? Вот оно.
Однако он, Франсуа, ничего не увидел. А лучше сказать, ничего, кроме здания Дома радио, построенного лет тридцать с лишним назад по приказу президента Помпиду, который хотел свести под одну крышу все радиостанции Парижа. Из этого Дома радио, расположенного на правом берегу Сены, рядом с мостом Гренель и в непосредственной близости от статуи Свободы в миниатюре, так вот, из этого Дома радио день и ночь вещали в эфир почти все главные радиостанции страны: «Франс-Инфо», «Франс-Интер», «Франс-Культур», «Радио Франс-Интернациональ»… Франсуа никак не мог взять в толк, как это почтенное учреждение, распространяющее информацию, может быть фабрикой фикции.
Человек с претензией на всезнайство еще больше сбросил скорость, чтобы сидящий справа от него пассажир смог как следует рассмотреть Дом радио. Франсуа восхищало, как он водит машину, с какой точностью вписывается в улицы с односторонним движением вокруг здания. Машина сделала первый полный его объезд, и у Франсуа было ощущение, что он участвует в фильме про гангстеров, которые примеряются к входам в банк.
— Какое оно спокойное на вид, правда? То тут, то там освещенное окошко, и входы тоже, разумеется… Никогда не скажешь, что в тайных кабинетах центральной башни несколько сотен человек, не меньше, набивают сейчас на машинке завтрашний день.
— Что вы хотите этим сказать, мсье Камбреленг? — спросил человек с бородой. — Зачем им сидеть в тайных кабинетах?
Заданный человеком с бородой вопрос просился и на язык Франсуа. Как удачно, что ему не пришлось раскрыть рта и вопрос был сформулирован без него.
— Я хочу этим сказать, — начал объяснять человек с претензией на всезнайство, — что наши представления о мире, так примерно на сорок процентов, проистекают из этого здания. Все, что мы слышимо мире, пишется здесь… В тайных ячейках этого здания сочиняются истории, которые потом станут главными новостями дня…
Франсуа был доволен донельзя. С одной стороны, объяснением, которое дал человек за рулем, потому что объяснение показалось ему интересным,а с другой — потому что теперь он знал, как зовут его спасителя. Человек, у которого есть имя, ни в коем случае не способен причинить ему зло, такова была дедукция Франсуа.
Мсье Камбреленг еще раз прокрутился вокруг Дома радио, на сей раз осматривая с зорким вниманием вестибюль, огромный и залитый светом. Было почти два ночи, но в вестибюле еще не совсем прекратилось движение. Портье в униформе вышел ненадолго подышать воздухом.
— Если бы нам удалось в один прекрасный день проникнутьв эту башню, тогда мы узнали бы все, — сказал мсье Камбреленг, прежде чем резко нажать на газ и вернуться в лабиринт улиц квартала Пасси.
Франсуа уже понял, что у мсье Камбреленга и у его спутника не было никакой точной цели. Они просто разъезжали по Парижу, слонялись на машине по улицам — два полуночника, болтающие о том о сем. На Франсуа опять накатила усталость, ему бы подремать, но он стеснялся. Как тут задремлешь — в машине с двумя незнакомыми людьми, при абсолютно неясных обстоятельствах? «Может, попросить их меня высадить?» — гадал трусоватый мозг Франсуа, но не мог пойти дальше в рассуждениях и прийти к какому-то выводу.
Мсье Камбреленг рассуждал теперь о границах.Людям следует почаще говорить друг с другом о границах, так он считал. Не только о физических границах,которые приходится переходить каждому, но и о границах ментальных.Каждый из нас берет десятки барьеров одновременно, изрекал он. Язык состоит из ряда барьеров, идущих один за другим, общество разгорожено барьерами. Социальные классы, социальные слои, касты и кланы — все разгорожено… Есть границы, встроенные в нас с рождения, и есть другой, человек рядом с нами, и он тоже — граница.
19
Магазин медицинской техники на Госпитальном бульваре придерживается того же расписания, что и многие другие французские магазины, которые соблюдают обеденный час и благословенный принцип сиесты, то есть открываются в 9, в 12.30 закрываются на два часа, снова открываются в 14.30 и остаются в распоряжении публики до 19 часов.
В сентябре 2001 года, 11-го числа, в 14 часов 30 минут мсье Камбреленг вошел в магазин медтехники, чтобы забрать кресло на колесиках, которое он заказал с утра по телефону. Кресло предназначалось для мадемуазель Фавиолы, которая, спускаясь в 9 утра по лестнице из салона второго этажа кафе «Сен-Медар», оступилась. В глубине души мсье Камбреленг был в восторге от этого инцидента и рисовал в своем воображении долгие прогулки по Саду растений с мадемуазель Фавиолой: она в кресле с загипсованной ногой, он — толкает кресло и разглагольствует об эволюции приемов эротического романа. Мадемуазель Фавиола уже сколько-то лет писала смелыеэротические романы, увлекаясь до одержимости тем, как взрывались границы между словом целомудренным и словом порочным, между тем, что слыло вульгарным, и тем, что слыло высоким.
Мсье Камбреленг вышел из магазина медтехники в 14.56 по французскому времени, то есть точно в ту минуту, когда в Нью-Йорке, где было 8.56, разворачивалась первая часть самой зрелищной террористической атаки новейшего времени. Когда самолет марки «Боинг-737», захваченный группой террористов, которой руководил Мухаммед Атта, врезался в северную башню комплекса Всемирного торгового центра, мсье Камбреленг в Париже как раз принял решение пройтись пешком до «Сен-Медар», чтобы не возиться со складыванием кресла и не связываться с автобусом или такси. Какое-то тайное сластолюбие внезапно защекотало его чувства при виде кресла на колесиках, и теперь он хотел его толкать, даже пустым, воображая физическое присутствие в нем мадемуазель Фавиолы.