Sindroma unicuma. Finalizi

Хол Блэки

– Как думаешь, почему меня оставили в институте, а не предложили учиться в лицее? Твоя сестра там учится. Или меня посчитали недостаточно высокородной?
– спросила у Мэла, когда мы пришли с пляжа.

Он посмеялся.

– Во-первых, высокородная леди, лицей - женское заведение. Твоих охранников не пустили бы внутрь...

– А разве женщин-телохранителей не бывает?

– Бывают. Не подумал

об этом. Но их тоже не пустили бы. А еще потому что твой отец благодаря тебе поддерживает популярность и расположение Рубли. Ты не закрылась в мирке для избранных, а учишься в массах, несмотря на то, что стала слепой. Ты смело смотришь вперед.

– Ничего подобного!
– возмутилась я пафосом в его словах.

– Это не я. Это газеты, - он бросил на колени мне увесистую пачку страниц.

В одной из колонок, посвященных сплетням и слухам о личной жизни известных людей, с восторгом сообщалось о моих успехах в лечении и о планах на будущее, в частности, о продолжении учебы в институте. А обо мне и о Мэле - ни слова, - закусила я губу.

– А когда твоя сестра закончит учебу?

– Через четыре года, - ответил он неохотно.

– А как поживает твой дед?
– поинтересовалась я за обедом.
– Разбирает очередное дело?

– Угу, - отозвался невнятно Мэл, помахав вилкой.

– А клиника Севолода процветает или разорилась?
– поинтересовалась между прочим, когда Мэл вернулся с лечения.

– Процветает, - кивнул он с хмурым видом.

– А...

– Кузен здравствует, о тебе не спрашивал, - перебил Мэл.
– Эва, к чему вопросы?

– Просто так, - попробовала увильнуть.

– Нет, специально.

Видно, плохой из меня дипломат, и не умею плести хитроумные интриги.

– Егор, ты не общаешься с родственниками. Они не звонят и ты им - тоже.

– Ты тоже не звонишь своему родственнику, - усмехнулся он.

– Я - другое дело. У нас так принято.

– Откуда знаешь, как принято у нас?
– криво ухмыльнулся Мэл и вышел на террасу.

Я двинулась следом и обняла его, прижавшись к спине.

– Мэл, они тебя любят и беспокоятся. Отец оформил перевод в Моццо, выделил кредитную карту, присылает тебе книги...

– Это дед посылает...

– Неважно, - приложилась щекой к рубашке.
– Позвони им! Они ждут. И мама скучает.

– Да что ты можешь знать о моей

матери?
– разорвал он сцепление рук.

– Ничего...
– у меня задрожали губы.
– Просто... у меня тоже есть мама, и она ждет меня... Если бы я могла, то давно позвонила ей... А у тебя телефон под боком...

– Эва, не дави на жалость и не пускай слезу. Не поможет, - сказал грубо Мэл.

Разве я послушалась? Наоборот, заплакала, закрывая рот ладонью, а Мэл дернулся и вышел из комнаты, с грохотом закрыв дверь. Не знаю, где он бродил и что делал. Я проплакала, лежа на кровати, и отказалась идти на ужин. У меня разболелась голова, и дежурная медсестра дала таблетку.

Неужели Мэл не понимает?

Наоборот, он понимал, требуя, чтобы я не винила себя за принятое им решение в стационаре. Но и без того я испытывала огромный груз вины за размолвку в семье Мэла.

Если бы мой ребенок поступил так же ради особы, которую толком не знаю? Наверное...
– взялась за обгрызание первого ногтя - я бы ужасно гордилась, что мой сын, единственный на всем белом свете смог перебороть смерть. Никто - ни хваленые врачи, ни лучшие консультанты страны - не помогли ни делом, ни советом. А он сумел. Он скромный и не кричит на всех углах о своем подвиге. Потом...
– принялась за обгрызание второго ногтя - я бы переступила через себя и обязательно поинтересовалась девочкой, ради которой мой сын совершил геройский поступок, и постаралась понять, что привлекает моего сына в ней. Какие у нее достоинства и недостатки. Затем...
– перешла к третьему ногтю - даже если бы она не понравилась, я не прекратила бы общаться с сыном. Подумаешь, какая-то девчонка. Девчонки приходят и уходят, а связь с ребенком нельзя терять. А если бы мой сын умер из-за этой девчонки?
– занялась четвертым ногтем - Хватило бы мне сил пережить горе?

По всему выходило, что Мэл сказал родителям обидные слова, а теперь мосты сожжены, и он не хочет делать первый шаг.

Так и уснула, хотя солнце еще не село. Проснулась уже поздним вечером, под покрывалом. В комнате горел ночник, в открытую дверь с террасы тянуло прохладой. Опершись о перила, Мэл смотрел в парк, и я подошла, встав рядом.

– Жизнь коротка, чтоб размениваться на обиды. Вдруг не успеешь сказать маме главное? Потом будешь корить себя каждый день.

– Не начинай, - прервал Мэл. Значит, вернулся с демонами в голове.

– Ты как-то сказал, чтобы я не чувствовала себя виноватой, а у меня не получается, - продолжила, не обращая внимания на его недовольный тон.
– У меня ничего этого не было: ни отца толком, ни мамы, ни сестры. Не было большой семьи. Говоришь, чтобы я не чувствовала себя обязанной, а у меня вот здесь камень, - показала на грудь.
– Как смотреть твоим родителям в глаза?